В это время ахал-текинец Ценаева нес его на спине в сторону Кагана и дальше него — к тому самому нагорью, где дней 10 назад они очнулись и где встретили караван Мадамин-бека. Некоторые караванщики, похожие на тех, так же гарцевали на лошадях возле отвесной скалы, у которой ребята нашли обломки своего самолета. Они были облачены в толстые халаты, а лица их укрывали повязки — так они защищали дыхательные пути от песка, что поднимался горчим ветром и носился по всей пустынной местности. Приблизившись к одному из всадников, Ценаев остановился.
— Привет.
— Привет. Где пропадал?
— Да, были дела. У вас все нормально?
— Нормально, если не считать того, что я сижу черт знает где и непонятно зачем. Когда это кончится? Когда мы вернемся в Москву? — собеседник Ценаева снял с лица повязку. Это был Никита Савонин, сын боевого командира Ценаева, который сейчас томился в бухарском плену и даже не подозревал о существовании у него отпрыска.
— Теперь все прояснилось. Скоро сам все увидишь, и тогда вместе отправимся домой.
— Что прояснилось? Ты можешь толком объяснить?
— Объяснять будешь ты. Только не мне, а солдатам, которые еще пребывают в плену коммунистической идеологии — о том, как нельзя вторгаться на чужую территорию, о том, что вообще ждет Узбекистан после прихода к власти большевиков…
— А причем здесь Афганистан? У нас о нем спор был, если помнишь.
— Если у нас получится все изменить здесь и сейчас, то не будет никакого Афгана, и по-другому сложится сама история человечества. Не будет мирового терроризма, не будет миллионных жертв, понимаешь? Вся история — в твоих руках.
— Тьфу…
— Чего ты?
— Да не по душе мне все эти затеи с корректировкой мировой истории. Помнится мне, я как-то уже во что-то похожее вляпывался…
— Почему именно ты?
— Тот же вопрос и я тебе хочу задать. Почему именно я? Мне, что, больше всех надо? Дернул меня тогда черт заспорить с тобой…
— Ладно, не ворчи. Скоро все кончится. Едем со мной.
Ценаев отъехал к остальным караванщикам, бросил им что-то на непонятном Никите языке и, оставив их здесь, в компании юноши поспешил обратно в Бухару — вернуться предстояло до темна.
о том, как важна политинформация для бойцов
— Так значит, ты затащил меня сюда, чтобы… — Никита и Ахмед ехали в сторону Старой Бухары и разговаривали о готовящемся выступлении.
— Ты был прав. В разговоре с тобой я убедился, что второго человека, способного разделить мои взгляды относительно природы терроризма, ноги которого в нашей стране так или иначе растут из Афганской войны, мне не найти. Я не один десяток лет пытался донести до людей то, что ты мне объяснил за один вечер. Мы нашли общий язык, хотя тебе я старался этого не показывать. Да и твои утверждения были в целом резки, хотя и правильны… В одном ты никак не желаешь признавать неправоту — это в том, что именно российская экспансия на Восток, равно как экспансия любой сверхдержавы, всегда приводит к краху как самой кампании, так и той страны, против которой она направлена. Я понимал, когда тащил тебя сюда, что, не приди наши в Бухару в 1920-ом, не было бы Афгана. Ты отказывался это понимать, и только увиденное собственными глазами может стать для тебя доказательством. С другой стороны, я также понимал, что положение в Бухаре в 1920-ом году можно исправить только с использованием современной боевой силы, которую в 1985 году несомненно мы из себя представляли. Но как настроить ребята сражаться против солдат РККА во главе с Фрунзе, по учебникам которого они учились и чьи портреты сопровождают их всю жизнь в стенах Военной академии? Для этого нужен человек из будущего. Такой же, как и они. Но из будущего более далекого, чем 1985 год. Которому известно больше, чем им. Только он сможет их в этом убедить.