— Милый, ты постоянно об этом говоришь, и иногда я тебе верю… — обняла его тонкими ручками Виам. — Но на самом деле я очень всего боюсь… Это страшные люди, они не знают жалости даже к тем, кто на их стороне… Ты не можешь быть уверен, что это обычная работа…
— Не волнуйся, родная, мы справимся… В любом случае мы вырвемся из этого ада в хорошую страну. Оставаться в Ираке, в Сирии — это нищета и унижение, постоянная опасность, страх смерти… Попадем в Европу — там что‑нибудь придумаем…
— Мансур, прости меня, но ты просто глупый… — Он почувствовал ее слезы у себя на виске. — Ты будешь делать все, что прикажут, сделаешь одну работу, заставят делать другую — я даже боюсь представить, какая это работа… И ты не посмеешь им возразить. Знаешь, почему? Потому что я останусь у них — ты будешь работать, а я буду жить под прицелами их автоматов и терпеть их сальные шуточки… И остальные, что здесь живут, — тоже будут привязаны к своим семьям… Пообещай мне, Мансур, что, если такое случится — забудь про меня, беги, начинай новую жизнь…
— Что ты такое говоришь, глупая женщина? — Он чуть не закричал, но вовремя прикусил язык. — Я никогда не оставлю тебя в беде, ты моя жизнь, Виам…
— Тогда не спорь с ними, делай все, что скажут, веди себя смирно, а то убьют… Хоть это ты можешь мне обещать?
Он что‑то обещал, гладил ее, обнимал, а у самого сердце сжималось от тоски. Почему он уродился таким «тонкокожим», не может постоять за свою семью? Разве это характерно для мужчины с Ближнего Востока? Хотя, возможно, именно за это его и полюбила чудесная девушка, мать которой шила одежду, а отец работал смотрителем античного музея. Они немного успокоились и снова заснули, крепко обнявшись.
А в девять утра едва успели заправить постель, как на пороге вырос нахмуренный Сайдулла. Сердце ушло в пятки. Что случилось? Чувствительная аппаратура слышит шепот?
— Поздравляю, Мансур! — торжественно объявил Сайдулла. — Сегодня вы едете в Европу. Надеюсь, путешествие вас не утомит. Позавтракайте, приготовьте вещи, через час подойдет автобус.
И отправился дальше сообщать удивительные известия. Виам тяжело задышала, снова прижалась к Мансуру…
К десяти утра вся шумная многоголосая ватага высыпала во двор. Это был какой‑то цыганский табор! Возбужденный Башир Фарук покрикивал на своих домашних. Они тащили баулы, сумки. Надрывалась худосочная Амаль, дочь Айгуль помогала ей нести вещи. Под ногами вился четырехлетний карапуз Ислам и тоже пытался что‑то схватить, помочь своей семье — однако доставлял лишь неудобства. Карим Талеб сам волок свои баулы, поручив жене транспортировку зевающей Зухры. Оба сына Абу Каббара — Уман и Дави, — забросив баулы в автобус, кинулись драться за место поближе к водителю. На них покрикивал бывший сотрудник саддамовской разведки Али Шариф — они путались под ногами и мешали сохранять достоинство. На веселящихся детей с печальной улыбкой смотрела Хануф — супруга Али. Она еще не смирилась с тем, что два месяца назад потеряла ребенка.