— Рюрик Вениаминович, вы считаете предложенный проект заведомой аферой?
— Нет, не заведомой, с чего вы взяли? Вот если мы наших сегодняшних гостей больше не увидим, либо если они вернутся с новыми смехотворными условиями — тогда уж не сомневайтесь: с ними иметь дел нельзя.
— Ну а если они от своих планов не откажутся, а поищут более сговорчивых посредников?
— Всех не предостережешь, Людмила Прокофьевна.
Снегов счел свои объяснения исчерпывающими и отбыл к себе, так ни разу на меня и не взглянув. Замечу в скобках, что дальнейшие события подтвердили его правоту. Как обычно.
Левинскис перезвонил, когда вышли все разумные сроки. Поскольку читать он умел, как и думать, я не сомневалась, что еще в день знаменательного противостояния по поводу несостоявшейся сделки он просмотрел мои пометки и сделал правильные выводы. Так что если он рассчитывал помучить меня неизвестностью, то выбрал ложный путь. Услышав, наконец, его более чем прохладное «Я обдумал ваши слова и склонен с ними согласиться», я нисколько не удивилась. Будь он себе врагом, сеть его агентств недвижимости давно прогорела бы. Удивилась я позже, когда он, помедлив, добавил: «Спасибо, Людмила Прокофьевна». Что за церемонии!
— Не за что, Борис Артемьевич. Я знала, что вы все поймете и без меня. Боялась только, как бы не слишком поздно.
Бедный Борис Артемьевич! Отдавая мне в руки одну из своих контор, он едва ли предполагал получить «вольный город» с весьма независимым и жестким предводителем во главе, регулярно выплачивающий дань, формально подчиняющийся — но и только. Иногда мне казалось, что он давно уволил бы меня, если бы я каждый раз не соглашалась на это так легко.
Состояние счастливого ожидания, в которое приводит меня ремонт, сродни предпраздничной эйфории. Я говорила себе, что следует пригасить восторги и быть сдержанней. Но просыпаясь, смотрела в окно, где на однотонной подложке неба снег падал завораживающе медленно или крутился в порывах ветра — и ничего не могла с собой поделать. Махом съедала нехитрый завтрак (не могу по утрам есть много), запивала чаем и летела на работу.
Как-то утром, пребывая в отличном настроении, я стремительно вошла в офис с радостным «Всем доброе утро!» и получила целую охапку взглядов.
Лисянский, галантно склонившись в полупоклоне: «Людмила Прокофьевна, вы сегодня ослепительны!» — одарил меня взглядом озадаченно-восхищенным. Анна Федоровна, увидев меня, обрадовалась, как если бы я была ее ребенком, который наконец-то начал хорошо кушать. Снегов смотрел тяжело и задумчиво, словно видел меня впервые, и увиденное ему совсем не нравилось. И только Мишенькины глаза выражали привычную преданность. Остальные, слава всем богам Скандинавии, еще не пришли.