- Как и все. Это нормально - ответила она, и поставила стакан ближе к бутылке.
- Согласен. Я тоже нормально к этому отношусь. Сейчас я докурю и налью нам.
- Я больше не могу пить. Мне уже достаточно.
Я выкинул сигарету из окна, затем закрыл его. Снял свой пиджак, повесил его на стул.
- Почему? - спросил я.
- Да я уже пьяненькая - игривым голосом ответила она.
- Да ты трезва милая.
Я подошел к ней поцеловал ее. Вино раскрепощает и все становиться на показ. А то она хотела, что бы я добивался сначала поцелуя ее чуть ли не месяц, а про секс вообще можно забыть. Черта с два.
- Ты что пытаешься меня напоить? - спросила она.
- Нет - ответил я, но она поняла, что это был сарказм.
Она встала и прошла в уборную. Я снова закурил и налил нам еще. В комнате моей было убрано, и пока она приводила себя в порядок, я успел расстелить нам постель и покурить. Вернувшись на кухню, ее еще не было. Черт, она что там утонула? Конечно, я все понимал, желудок работает у всех по-разному, возможно, это сыр плохо на нее подействовал, а может быть, и само вино. Яна вышла, с красными глазами. Она ревела и умывалась. Я не подал виду. Она присела на стул, вздохнула глубоко, я увидел разочарованное лицо женщины. Такие лица обычно делают женщины после того как либо залетят от не любимых людей, либо когда застукивают любимого мужчину в постели с любовницей. Лицо настоящего волнения. Ее краски были смыты холодной водой.
- Ну, все, можешь вызывать мне такси - на вздохе сказала она.
- Почему? - удивленно спросил ее я.
- Как почему? Ты только что намекнул мне, что хочешь трахнуть меня и все.
Я вытаращил глаза от удивления, снова закурил.
- Ты чего женщина? Ты сошла с ума что ли?
- Не надо оправдываться.
- Яна ты успокойся.
Я протянул ей стакан с вином и начал ее успокаивать морально, держал ее руку и курил.
- Все хорошо. Ты как маленькая девочка расплакалась. А главное не из ничего.
- Знаешь Костя.
- Что?
- Меня в детстве изнасиловали - со слезами сказала она.
Черт. После этих слов в моей голове появилась злость и сожаления. Я не мог ее оставить одну в этом чертовом мире. Я почувствовал ответственность за нее, что смогу быть с ней каждый проклятый или прекрасный день в своей жизни. Скорее, во мне проснулся настоящий отцовский рефлекс за нее. Я не понимал, что со мной. В эти секунды моя жалость перегнула палку, я не знал, как снова вернуться в последние секунды перед ее речью, перед ее убийственными словами, в которых она заключила столько боли. В такие моменты люди не хотят знать всей правды о таких вещах, дабы угодить. Это не прилично, в моралях общества и всех отброшенных людей на свете. И все-таки, спустя считанные секунды мне захотелось узнать больше о, этом насилии. Моя совесть и принципы морали исчезли.