Возле костерка он и задремал — как обычно, положив голову на колени, и проснулся оттого, что кто-то оказался рядом. Это была женщина, и ее голос звучал в тишине с пугающей ласковостью.
— Бедненький, скорчился, как сиротка, — говорила женщина, опускаясь на землю рядом. Ее легкая рука легла на его плечо, лицо близко приблизилось к его лицу, и он ощутил незнакомое ее дыхание. — Наверно, озяб?
— Да нет, ничего, — тихо ответил он неожиданно для себя — доверчиво.
— Ты же такой молоденький... Хочешь, я тебя погрею?
Солдат вздрогнул от настойчивого прикосновения ее рук, попытался отодвинуться. Похоже, испугался и уже готов был возненавидеть себя за этот свой испуг. Но что-то протестующе колючее поднялось в нем изнутри, и он сказал:
— Не нагрелись... там?
Женщина тихонько засмеялась.
— Нагреешься с вами. Один старый, другой малый.
— Ну и пусть, — сказал он. — Зачем же тогда вяжешься?
— Отощали, видать. На лягушках, — после паузы вздохнула женщина и четко произнесла с сожалением: — Что ж!
Потом, отстранившись, свернула цигарку с «травкой», прикурила от тлеющего прутика и встала.
— Светает. Пойду. На Украину в какую сторону? Туда? — махнула она рукой.
— Ну, — рассеянно отозвался он.
— Я тут заплутала маленько, давно не ходила. Другие дела были!
Он вдруг вспомнил поразивший его вчера рассказ.
— А киллер?
— Что? Ах, киллер! — и рассмеялась, легко, искренне. — А вы и поверили?.. Чепуха все. Это — по пьянке...
Не прощаясь, она быстро пошла вдоль речки к камышовой затоке, потом остановилась, и в утренней тишине свежо прозвучал ее удалявшийся голос:
— Наврала я вам. Так что — всерьез не принимайте.
Солдат сначала поднялся, вглядываясь в ее отдаляющуюся фигуру, затем опустился в растерянности. И когда спустя полчаса с обрыва к нему спрыгнул бомж, сказал только:
— Ушла.
— Пусть идет, — беззаботно ответил бомж. — На Украине наркота дешевле.
Солдат не стал ему ни о чем рассказывать, ни тем более спрашивать. Он не все понимал. Но и того, что понял, с него хватило.
На несколько дней их наибольшей заботой стали лягушки.
С раннего утра бомж отправлялся на недалекое болото; солдат тем временем подкладывал в костерок дров, чтоб дольше горело, и лез на обрыв. Поблизости в бору он уже подобрал все, что могло гореть, за сушняком надо было идти подальше. Издалека тащить дрова к речке становилось труднее, несколько раз в пути солдат отдыхал, взмокнув в своем истрепанном бушлате. Бушлата он не снимал, как никогда не снимал своей телогрейки бомж. Все мое ношу с собой, сказал тот однажды, когда солдат заметил, что стало жарко и не мешало бы раздеться. Но бомж, пожалуй, был прав, если учесть его опыт проживания в зоне, который солдат лишь начал осваивать.