Вероятно, только тетушка Фелисити и я понимали, что это значит.
Сработало!
Прачечная.
Слово высунуло свою голову из норы, и я его схватила. Прачечная.
Мне захотелось завопить: «Ярууу!»
Прачечная. Дело не в том, что Скарлетт видела, как Брейзеноуз выходит из прачечной. Нет, вовсе не в этом. Дело в том, что Скарлетт получила медаль за стирку и глажку — маленький посеребренный утюжок.
Кларисса Брейзеноуз тоже получила серебряную награду? Маленький потемневший металлический предмет с крыльями, который в этот самый момент прожигает дыру в моем кармане?
Я выудила его, вздрагивая при мысли о том, где он побывал и как ему досталось.
Я снова рассмотрела его сквозь увеличительное стекло, на этот раз еще более внимательно.
Как я заметила в первый раз, у этой штуки были лицо и крылья, но она так оплавилась, что разглядеть детали было сложно. Печальная ассоциация с падшим ангелом, который ударился о землю на бешеной скорости летчика, у которого не раскрылся парашют.
Наверху головы была маленькая дырочка — для шнурка или колечка.
Его носили на шее! Медальон. Религиозное украшение. Ангел. Нет, архангел! Святой Михаил!
Я быстро построила цепочку умозаключений.
Почему я раньше этого не заметила? Сложенные крылья высоко над головой. Такие бывают только у архангелов. Я часто видела их в ветхих томах, посвященных искусству, которые в изобилии имелись по всему Букшоу (у меня опять сжалось сердце), и на огромном витраже в Святом Танкреде, подаренном церкви в средние века семейством Де Люс.
Рядовые ангелы, насколько я знала, до серафимов и почти невероятных херувимов обладали пушистыми лебедиными крыльями, выраставшими из плеч: подходящими для коротких полетов, но отнюдь не такими мощными, как орлиные крылья архангелов.
Этот оплавленный кусок металла, который я держала во внезапно дрогнувшей руке, принадлежал одной из пропавших девочек: ле Маршан, Уэнтворт или Клариссе Брейзеноуз.
Кто из них носил Михаила на шее? Кому подарили медальон?
Я в два счета это выясню. Вытащу эту информацию из Джумбо, которая, будучи старостой, должна знать. Но сначала надо поймать ее, когда она одна.
Фицгиббон еще не заметила, что я исчезла из лазарета, — по крайней мере, я думаю, что не заметила. Шума никакого не было — ни криков, ни тревоги, ни поисковых отрядов. Никто не потрудился прийти в «Эдит Клейвелл» в поисках болящей бедняжки Флавии де Люс. В некотором роде это даже раздражало.
Было нелегко отсечь Джумбо от стада (я горжусь тем, как я провернула это дело), особенно стараясь при этом не привлекать к себе внимания. Я понаблюдала за ней в окно в надежде застать ее, когда она пойдет на хоккейное поле или будет возвращаться с него, но безуспешно.