О личном я не говорю.
Это, конечно, тоже личное… Но… (Медлит.) Скажем, с одиночеством учишься жить. Сначала оно тебя пугает, потом гложет, потом ты компенсируешь его разными способами. За деньги многое можно купить. Многое. Так что компенсация выходит неплохая. Тебя же и воспевают, и боготворят. И долгое время это действует как наркотик. Жизнь бьет ключом. Когда развлечения доступны, им в этом мире нет конца. И не столь яркие стороны твоего бытия весьма легко забываются.
Игра, конечно! А что в этой жизни не игра? Или так: разве жизнь – не игра? Игра. Одна большая игра. С чертовски высокими ставками. Но в конце… В конце только смерть, и ничего. Земля и прах. Так позвольте же мне, пока не пробил мой час, играть красиво и по моим правилам. Без угрызений совести и в глубоком, тайном одиночестве, если мне так заблагорассудится.
Глава 11
Кульминация в си-бемоль миноре
Взлом квартиры должен был произойти быстро, беззвучно и незаметно. Меня, конечно, в какой-то степени одолевали угрызения совести, но мысли мои стремились вперед, не завязая в их завивающихся ловушках. Я весь уже был у хрустального шара.
Как и стоило ожидать, братья Тесла справились со своей задачей на ура – наверное, в том числе и благодаря податливости замка. Всего несколько минут колдовства пластиковой карточкой и леской, и дверь мелко задрожала от испуга, хрустнула, скрипнула и отворилась. Вокруг нас затихли все звуки, и мы словно выпали из текущего времени. Ладони мои вспотели, а нос наполнился запахом ладана и лаванды.
Невольно мы переглянулись с Борькой. Он не успел спрятать своей взволнованности и стыдливо отвел взгляд. Молча он кивнул на темную щель коридора Ляльки Кукаразовой. Медлить было нечего.
– Давайте быстрее, – шепнул Ярик, бросив невозмутимо трезвый взгляд на громадный циферблат наручных часов. – Вы услышите три стука, если тут будет происходить что-то незапланированное.
И мы с Борькой ступили на путь без возврата.
Сквозь тусклость коридора все же чувствовалась пульсирующая насыщенность малахитово-мятных стен. Из золотых оправ на нас осуждающе смотрели красивые дамы в старинных платьях и наши собственные отражения. Голова моя пошла кругом, что было даже весьма приятно, но мешало оперативности наших действий.
Держась за теплые и необычно мягкие стены, я дошел до входа в гостиную и замер, чтобы передохнуть. В довольно просторной комнате царил покой. И хотя я не раз видел ее через подсматривающее устройство Мирона в перевернутом виде, отсюда она выглядела совсем иной. Дремлющий старый граммофон в углу, внушительная люстра под сиреневым потолком и фисташковые диван и кресла в совокупности с хрустальным шаром были все такими же завораживающими, но белесый свет, падающий на них сквозь тюлевые бледные занавески, предавал всему этому не столь одурманивающий, сколько приятно манящий вид. В груди моей словно разливалось теплое молоко с медом.