Тем не менее проснулся я рано, еще до того как мама пришла будить меня, и принялся рыться в ненужных вещах, сложенных в моей комнате. Когда мама вошла и сказала, что она сейчас сделает мне завтрак и проводит в школу, я состроил такое страдальческое лицо, что надо мной, несомненно, сжалилась бы даже Снежная королева. К тому же я знал, что мама все равно не стала бы меня провожать, так как спешила на работу. Я похныкал, что ночью совсем не спал, что эта пыль на дорогах меня замучила и я знаю, что мне сразу станет плохо, как только я покину двор, тем более я и так целыми днями занимаюсь дома и прочее-прочее. Мама обреченно вздохнула и закрыла дверь, а я вновь принялся за свое дело.
Вскоре почти под самым потолком, на верхней полке шкафа, среди коллекции кнопок, плюшевого дракона и небольшого абажура я нашел сверхпригодную для моих целей вещицу – деревянную шкатулку с вырезанными узорами. Довольный, я спустился вниз по узкой длинной лестнице, такой, какие обычно бывают в библиотеках, и, насвистывая, приклеил к шкатулке замочек. Такого мелкого, очень нужного в хозяйстве добра у меня в ящиках хранилась целая куча. Это было весьма удобно, и ценила это даже мама, обычно называющая все бардаком.
Заглянула мама.
– Что это тут так клеем пахнет? – спросила она, хотя уже увидела шкатулку у меня в руках. – Я думала, тебе плохо.
– Плохо, – скорбно подтвердил я.
Мама горько вздохнула и посмотрела на часы.
– Ладно, мне надо бежать. Смотри тут не балуйся. Вечером проверю, какие уроки ты за день сделал, а какие нет.
Я бодро закивал. Ничего такого она делать бы не стала. Мама даже не знала, когда у меня были экзамены, не то что, какие уроки нам задавали. Цена моего бесшколия состояла в моей личной ответственности, и я это прекрасно понимал. И мама понимала, что я это понимаю. Она подошла, уже одетая, готовая к очередному боевому дню, поцеловала меня в лоб и погладила по голове – неспешно, задумчиво. Я прикрыл глаза. Потом ее прикосновение улетучилось, и я услышал, как захлопнулась входная дверь.
Пора было и мне начинать первый день войны за бесценное сокровище Ляльки Кукаразовой. Я нагнулся через стол и выглянул во двор. По нему уже спешила мама. Вдруг она остановилась, посмотрела вверх, прямо на меня, и помахала. Я быстро бросился к окну, открыл его, высунулся по пояс и крикнул ей что-то на прощание. Она замахала уже по-другому. «Аккуратнее, не выпади», – донеслось до меня. Я слез на пол, и шаги ее пропали в арке. Почему-то мне стало ее вдруг ужасно жалко, и я поднял грозный взгляд к небу. Когда мне хотелось прямо обратиться к папе, а не писать письма, я обычно обращался к небу, полагая, что облака впитают мои слова, обволокут их дождевыми каплями и обрушат их в правильном месте прямо на дно того моря, в котором находился мой пропавший отец.