— Да право же, пан Кирло… что это вы болтаете?.. Как это можно? Вы всегда шутите…
Между тем, он не только болтал и шутил, но и решительно приступил к действиям и, сделав движение, словно собирался обнять ее за талию, склонил к ее лицу свое гладко выбритое лицо с полудобродушной, полуязвительной усмешкой. Подняв свои худощавые бледные руки, она закрылась ими, как щитом, и, изогнувшись всем телом назад, но все с тем же странно медовым выражением лепетала:
— Ах, ах, боже мой! Что это вы делаете!
Пани Эмилия с необычной порывистостью приподнялась на кушетке и вскричала:
— Да оставьте ее, пан Болеслав! Не мучайте ее! У нее сегодня зубы болят!
Кирло отступил.
— Вы правы, — проговорил он серьезно, — вы правы! Поцелуй женщины, у которой болят зубы, не может быть с голь желанным даже для человека, который иной раз и очень на нее зубы точит. Что прикажете делать? Видно, придется мне даром удовлетворить любопытство дам. Таков удел бедного человека в этом мире: ни за что никакой награды… Однако ж нет! — внезапно воскликнул он и, с комическим отчаянием оборотившись к хозяйке, прибавил: — А уж ручку вы мне позволите поцеловать!
— Хорошо, хорошо, — смеясь, протянула ему руку пани Эмилия, — говорите же скорей.
Удерживая в своей большой костлявой ладони поистине прелестную ручку пани Эмилии, Кирло впился в нее сверкающими, сверлящими глазками и с минуту разглядывал ее с видом лакомки.
— Прелестная! Обворожительная! Крохотная, крохотулечная ручка! — произнес он и приложился к ней долгим поцелуем, в котором к благоговению и учтивости примешивалось тайное наслаждение и удовольствие совсем иного рода. Чуть заметный румянец, как тень, скользнул по исхудалому лицу пани Эмилии; в глазах ее вспыхнул огонек, она вырвала руку и с необычным одушевлением стала выпытывать имя и фамилию грации.
— То была, — выпятив губы, торжественно произнес Кирло, — то была двоюродная племянница пана Бенедикта Корчинского, панна Юстина Ожельская.
Два тоненьких женских возгласа прозвучали в ответ на это сообщение. К ним присоединился и мужской голос:
— Так эта панна, которую мы встретили по дороге, живет здесь… она родня вам?
Пани Эмилия приложила руку ко лбу: должно быть, в эту минуту у нее внезапно разболелась голова; однако же, она с обычной своей утонченной любезностью ответила гостю:
— О да! Юстина приходится родственницей моему мужу, она дочь его двоюродной сестры. Отец ее, пан Ожельский, в силу несчастливого стечения обстоятельств лишился всего состояния, а вслед затем и овдовел. С тех пор и он и его дочь живут у нас. Юстина приехала к нам четырнадцатилетней девочкой, а в таком возрасте уже выказываются привычки и наклонности, от которых трудно отучить… Впрочем, она добра, очень добра, только оригинальна, настолько оригинальна, что я, право, не понимаю, откуда у нее это взялось… Всегда она поступает не так, как другие.