— Иду я наверх, чтоб навестить нашего милого артиста, слышу — играет. Хорошо, думаю, пускай и нам что-нибудь сыграет. Он отговаривается, заявляет, что не одет… Что за важность! Тем лучше! Артисты всегда бывают и не одеты и не умыты.
В это время позади явно обиженного старика показалась молодая женщина в черном платье, красиво облегавшем ее сильный и здоровый стан. Голова ее была высоко поднята, а серые глаза метали на пана Кирло гневные взгляды.
Не обращая внимания ни на кого из присутствующих, она повернулась к открытым дверям гостиной и громко позвала:
— Марс! Марс!
На ее зов появился любимый охотничий пес хозяина дома — большой черный пойнтер. Женщина в черном платье коротким жестом указала на него пану Кирло.
— Вот Марс, — сказала она, — он умеет носить поноску, скакать через палку… Я позвала его вам на забаву.
Голос ее слегка дрожал; губы были бледны. Она тихо и ласково взяла старика за руку.
— Пойдем, отец! — сказала она.
Когда, выпрямившись во весь рост, с поднятою головой и бледным, но невозмутимым лицом, женщина в черном платье вела под руку седовласого, слегка сгорбленного, старика, невольно можно было вспомнить Антигону.
— Как она величественна! — шепнул Ружиц, провожая ее глазами.
Кирло, не смутившийся ни на минуту, шептал что-то на ухо Тересе, отчего та вспыхивала румянцем и расцветала счастливою улыбкой. Корчинский дергал свой ус, и время от времени повторял:
— Странное дело, детей все нет и нет!
Ружиц не мог надолго оставить хозяйку в одиночестве. С оттенком участия он осведомился, успокоились ли ее нервы, и, получив отрицательный ответ, еще с большим участием заговорил о всеобщем предрасположении к нервным болезням и отсутствии какого-нибудь радикального лекарства.
— Что касается меня, — сказал он, — я знаю только один паллиатив, который хотя и верною дорогой ведет к смерти, зато, по крайней мере, на минуту дает возможность позабыть… позабыть все…
Пани Эмилия молитвенно сложила руки.
— О, что же это такое? — воскликнула она.
— Морфий, — с небрежною усмешкой шепнул Ружиц.
— Нет, — так же тихо заговорила пани Эмилия, — мне кажется, что единственным верным лекарством было бы удовлетворение высших наших потребностей, — потребностей духа, воображения, тонких вкусов… Но — увы! — кто же так — счастлив, чтобы мог осуществить свои мечты, чтобы в жизни его не было диссонансов?
— Бывают люди, которые осуществляют свои мечтания, и вот от избытка такого счастья… становятся несчастными, — с едва заметною иронией проговорил гость.
В эту минуту двери гостиной снова с шумом распахнулись, и на пороге появилась рослая фигура Марты.