Он жаловался только на дядину жену: она его часто бранит, заставляет нянчить ее крикливых детей, а к чаю дает хлеб без масла.
— Ну, да это пустяки. Все-таки житье райское, если сравнить с тем, как я раньше жил. И еда хорошая, и сплю на хорошей постели, и помаленьку учусь, как в люди выходят. Ты бы рот разинула, если бы слышала, о чем наши посетители толкуют между собой! Ничего бы ты не поняла. И я сперва не понимал. Ну, угадай, о чем они больше всего говорят?
— О чем же?
— О деньгах! — ответил Владек с важностью. — Да, да, на деньгах свет стоит! У кого нет ни гроша, тот ни гроша не стоит. А у кого денежки есть — гуляй, душа! Все будешь иметь за деньги: и сапоги, и пиджак, и жратву, и всякие удовольствия.
Он встал, выпрямился и, указывая пальцем на белый дом садовника у самой реки, на краю города, сказал:
— Вот если бы стать таким богатым, как садовник! Франек нанялся к нему огород копать. Он говорит, что садовник хранит свои деньги в сундуке на чердаке.
Марцыся не дала ему договорить.
— Гляди! Гляди, Владек! — воскликнула она, указывая пальцем на что-то в воздухе.
Это Любусь возвращался домой издалека. Он камнем упал вниз и уселся на плече Марцыси. А она взяла его в руки и протянула Владку.
— Какой он ласковый, — сказала она. — Знаешь, он повсюду за мной летает.
Но мальчик не обращал внимания ни на нее, ни на голубя. Его горящие глаза под желтыми бровями были прикованы к городским домам, словно он искал чего-то там, среди них, и беглая усмешка по временам мелькала на его губах.
— Ну, адью! — крикнул он неожиданно и, даже не посмотрев на Марцысю, сидевшую с голубем в руках, побежал по направлению к городу.
Прошла осень, зима. Владек приходил все реже.
В доме Вежбовой зимние вечера всегда проходили довольно шумно. У старухи были обширные знакомства среди городской прислуги, к ней ходило множество людей — кто для того, чтобы при ее посредничестве найти место, кто занять денег под проценты или просто поболтать и выпить в веселой компании. Вежбова эти «гулянки» и беседы поощряла, — они привлекали людей, которых она ловила в свои сети, как паук ловит мух, чтобы ими кормиться. Говорили, что старая Вежбова копит деньги. Во всяком случае достоверно было то, что она уже купила домик, в котором жила, и примыкавший к нему сад. А в редкие минуты откровенности она рассказывала, что мечтает купить один каменный дом, белые стены которого возносились над низенькими серыми домишками предместья.
По вечерам заходили к ней старухи, ее ровесницы (они были беднее ее, и их соблазняло угощение), девушки, ищущие места прислуги, прачки, кухарки, лакеи, кучера. Общество усаживалось за длинный стол у стены, на нем горела светильня, от которой к низкому потолку тянулись извилистые струйки грязной, вонючей копоти. Вежбова подавала на стол водку, селедку, твердый зачерствелый сыр, иногда и кольцо колбасы и связку баранок. Гости ели, пили (главным образом пили), говорили о своих нуждах и заботах. Мужчины потчевали женщин, а те либо с отвращением отодвигали рюмки, либо охотно пили, хихикая и отвечая грубыми шутками на еще более грубые заигрывания. Когда компания бывала в особенно приподнятом настроении — «вспрыскивали» удачную сделку или получение хорошего места, или уплату давнишнего долга, — на столе появлялся медный котелок со спиртом, а над котелком подвешивали большой кусок сахару. Синее пламя горящего спирта освещало стены и все уголки комнаты голубоватым светом, и в этом свете лица гостей казались иссиня-бледными. Все тесным кольцом окружали котелок, наклонялись к нему как можно ближе и с восхищением наблюдали, как льются в него дождем большие красные капли растопленного сахара. По комнате распространялся сильный, пьянящий запах спирта, смешанный с жирным чадом светильни. За столом царила напряженная тишина ожидания, разве только звякнет иногда жестяная кружка в нетерпеливых руках, или захихикает вдруг кто-нибудь из женщин, или чертыхнется кто вполголоса.