Девочка за окном подолгу следила за всем, что происходило в кондитерской, и на лице ее, приплюснутом к стеклу, отражалась, как в зеркале, каждая улыбка или тучка, пробегавшая по лицу бледного маркера. Не понимая, чем они вызваны, она тем не менее вместе с ним радовалась, сердилась, раздражалась и чего-то жаждала.
Становилось поздно, посетители уходили один за другим, гасли лампы на стенах, и в кондитерской наступали тишина и мрак. Марцыся уходила, но то и дело останавливалась на тротуаре, словно поджидая кого-то. И не всегда ожидание это бывало напрасным. Несколько раз ей удавалось увидеть Владка, когда он торопливо выходил из ворот и шел куда-то, углубляясь в лабиринт улиц. Марцыся всегда пускалась за ним вдогонку, но Владек шагал так быстро, что догнать его было невозможно. Притом она ужасно боялась полицейских: один из них ухватил ее раз за край платка и после долгих расспросов, кто она и зачем шатается ночью по улицам, приказал ей идти домой, а на прощанье дал тумака в спину.
Поэтому она очень редко решалась гнаться за Владком, когда он, уйдя из кондитерской, спешил куда-то узкими и грязными переулками вдоль реки. Но раз она шла за ним дольше, чем всегда, и увидела, как он вошел в низенький, полуразвалившийся домишко с закрытыми ставнями. Сквозь щели в ставнях струился дымно-желтый свет, а за ними, как и в кондитерской, стучали бильярдные шары, дребезжали стекла и слышался громкий и азартный галдеж. Девочка оробела и что есть духу побежала прочь оттуда.
В шуме за ставнями она различила хорошо знакомый ей с раннего детства голос Франка и догадалась, что это тот самый дом на Низкой улице, куда Владек, по его словам, ходил иногда «разгуляться», выпить пива и попытать счастья на бильярде.
Часто, возвращаясь после таких ночных странствий, Марцыся находила двери дома запертыми, в окнах не было света. Если ночной холод уж очень сильно донимал ее, она тихонько стучала в окно и смиренно умоляла Вежбову впустить ее. В ответ слышалась сердитая воркотня и шлепанье по полу стоптанных башмаков. Дверь открывалась, и на плечи и спину Марцыси сыпались удары сильных еще кулаков старухи под град ругательств, произносимых вполголоса, так как в хате после шумных и долгих вечерних бесед всегда заночевывал кое-кто из подвыпивших гостей. Увернувшись в потемках от карающей руки, девочка ложилась где-нибудь в углу и засыпала на голом земляном полу, чуть не касаясь лицом чьей-нибудь воспаленной рожи, извергавшей в тяжелом и шумном дыхании запах водки. А вокруг, под столом, у печки, на лавках, храпели и ворочались люди.