добыче. Которая окажется в пределах досягаемости. Им же – кормить прожорливую матку… И всех чёртовых личинок… – Керк, уливаясь п
отом на полуденном солнце, которое упрямо торчало прямо в зените, и не думая сдвигаться оттуда ни на миллиметр, думал, что проклятые устроители точно знают, что делают: похоже, их прибавившихся сил только-только должно хватить! – А во-вторых…
– Н-ну?!..
– А во-вторых они все – воины! Здесь, в колонне, догоняющей нас, нет ни «нянек», ни «рабочих», ни строителей. Только воины!
– Ты откуда… х-х… так хорошо знаешь эту… как её… Мирмекологию?!
– Да не знаю я её… Когда у нас в зданиях под снос находились муравьи, мы их просто… травили инсектицидами. А про марабунта смотрел какой-то фильм. Фантастика. По-моему, так и назывался: марабунта.
– Э-эх… Нам бы… Инсектицидов…
– Поберегите дыхание. Если мы правильно бежим, нам ещё с полчаса пилить.
Полчаса растянулись на добрых полтора. Но наконец они прибежали куда надо: высокое здание, вернее, его каркас-скелет, где только несущие балки показывали, каким было обширное строение, оказалось прямо перед ними. Но снизу уже не было видно огромного флага, который и послужил им ориентиром, возникнув прямо перед глазами на горизонте, когда они «прибыли», и не сверкало что-то, похожее на огромный отражатель.
К этим ориентирам они и бежали, логично посчитав, что раз в бесконечности блекло-жёлтых песков вокруг больше ничего нет, то и нужно добраться именно туда – к руинам того, что осталось от неведомо как и когда сгинувшей с этой планеты цивилизации.
Про то, что они по-прежнему на земле, не заикалась уже даже всегда оптимистично-бодрая Полина.
– Чёрт. Мы… не оторвались!
– Нет. Но, думаю, сейчас оторвёмся. Потому что переться придётся наверняка на последний этаж!
– Скотина. Хоть бы раз что-нибудь… х-х… ободряющее сказал! Муж называется! – Полина на него снова так посмотрела, что Керк даже поёжился.
Рахель же… Выглядела плохо. Лицо пошло серыми пятнами, пот снова покрывал всё тело, и одышка чуть ли не выворачивала лёгкие женщины наизнанку.
– Ладно, разборки, и наказание меня, поганца чурбанообразного, прибережём до возвращения. Благополучного. А сейчас надо вот именно – вернуться. Ну-ка, хватай нашу любимую старшую жену с той стороны, и попёрлись! Вон – лестница!
– Старшую! Сказал бы – старую! Вон, смотри: она и дышит… Как загнанная кляча: с сапом и присвистом! Может, бросим её здесь, на растерзание?
Вдруг тогда эти гады отстанут?
Рахель, у которой, похоже, действительно ушли все силы, и которая сейчас стояла, упёршись кистями в колени, и действительно с хрипом дышала, даже не подняла головы, не говоря уж о том, чтоб достойно оценить и ответить на «тупой солдафонский юмор», как она обычно обозначала манеру младшей жены шутить.