Гарди хитро ухмыльнулся и отступил на шаг, наблюдая за Эриком с явным удовольствием. Но Эрик о нем забыл. Эрик смотрел на меня.
— Что?..
Зашуршали, трескаясь, ветви у нас над головами, струшивая снег прямо за шиворот. Серое небо выпустило на волю серп молодой луны. Его окружили темные тучи, как стая волков — дичь.
Почему-то я сама себя почувствовала дичью.
Эрик сглотнул и закрыл глаза. Сжал кулаки, будто боялся что-то выпустить. Словно, если выпустит, весь мир перевернется, разлетится на осколки. А когда он открыл глаза, на меня больше не смотрел.
— Помнишь, — спросил он глухим, гулким голосом, от которого у меня по спине поползли неприятные мурашки, — после случая с Гектором ты сказала, что я могу задать любой вопрос, и ты ответишь правду?
Я машинально кивнула, а потом, осознав, что он все равно не видит реакции подтвердила хриплым «да».
Гарди с довольным видом потоптался на месте, отчего снег под подошвами его растоптанных ботинок, противно заскрипел.
— Скажи, есть ли у тебя… секрет от меня, Полина?
Есть.
Секреты есть у всех, но у меня большой, а если большой, это уже считается предательством. Или нет?
— Секрет?
Голос противно дрогнул. Выдал и страх, и волнение, и безумное желание развидеть то, что я увидела на крыльце. Меньше знаешь — крепче спишь. Любая мало-мальски одаренная пророчица согласится с этой пословицей.
Эрик снова на меня посмотрел. Лучше бы не на меня — на снег, на притихший внезапно сад, на Гарди, в конце концов. Но пронизывающий, почти презрительный взгляд предназначался мне.
Нужно признаться. Сейчас. Чистосердечное признание, как говорится, смягчает наказание. Странно, но слова смешались в голове в кашу, и нужные никак не находились. Ну не говорить же, в самом деле: «Эрик, я скоро умру». Как-то… глупо.
Я сглотнула.
— Возможно, я смогу помочь. — Голос вкрадчивый, мягкий. Обманчивая мягкость эта заставляет расслабиться, выдохнуть. Сердце только колотится, и ребрам больно. Вдох получается скованным, будто грудь стянули невидимыми цепями. И продолжали стягивать.
Гарди еще раз подпрыгнул и радостно, словно ребенок, получивший конфету, захлопал в ладоши. Повеяло сюрреализмом, ненастоящестью, и я — так, на всякий случай — ущипнула себя за запястье. Не было и дня, когда в доме не произносилось бы священное слово «Первые», мало ли, может, Гарди мне просто снится. И злость Эрика — выдумки коварного подсознания.
Злость не исчезла, как и Гарди. Ко всему прочему прибавилась боль в запястье от сильного щипка.
— Вспомни вечер, когда Альрик подослал охотника в дом андвари, — настойчиво продолжил Эрик, окончательно сбивая меня с толку.