Вождям хищных не снятся вещие сны.
Для этого у них есть пророчицы — не в каждом племени, но атли повезло. У атли пророчицы всегда были сильными, и только после недавних событий я понял, почему.
Ночью мне приснился Барт.
Он был в белом, как чертовы ангелы, и силуэт его светился в холодных лучах бело-голубых солнц. Солнца было два — одно лежало округлым боком на горизонте, а второе, размером с монету, застыло у нас над головами — пятно на сиреневом небе. Белесая трава опутала ноги и щекотала колени.
— Теперь ты знаешь, — сказал сольвейг, не глядя на меня. Его кутал мир, недоступный мне, непонятный и дикий. Меня же этот мир отторгал.
— Она умрет, — спокойно ответил я и сам удивился этому спокойствию. — Ты готовил ее к смерти.
— Гуди готовил, — поправил меня Барт. — Тебя я просил о другом.
В этом мире нет воздуха, а мне безумно хочется вдохнуть — холодный, земной, пахнущий морозом и городом. Но вдохнуть не получается. Ничего не получается — только стоять и слушать, что скажет сольвейг. Меня тут нет — бесплотный дух, призванный сильным.
— Разве я что-то могу?
Мысли совсем не о том. Какая разница, кто отправил ее на смерть? Наградив оружием, одев в доспехи, осенив святым знамением. Противник сильнее в сто, нет, в тысячу раз, и ей не выйти из битвы живой. Барт знал все еще в тот день, когда впервые пришел ко мне. Как и то, что я пойду на все, лишь бы этого избежать. Потому и не сказал главного.
Тогда.
Большое солнце скатилось вниз, вросло в линию горизонта почти наполовину. И свет его — холодный, резкий — серебрил высокую траву. Степь, казалось, была бескрайней.
Ответа сольвейга я не хотел. Знал, что он скажет — чувствовал кожей. От знания этого хотелось откреститься. Впервые в жизни пустить все на самотек, сделать вид, что мне не под силу воплотить ужасный план Барта. Но он не глуп, потому и выбрал меня.
— Можешь, — кивнул он. — И сделаешь.
Сделаю, куда я денусь. Тем более, план чертовски прост — сольвейг поделился им без сожалений. И тогда я понял: он не знает ее. Даже после смерти, даже обретя мудрость, или что там обретают в мирах, подобных этому.
Наверное, стоило отступить, послать Барта лесом, но я слушал и кивал, пока большое солнце полностью не скатилось за горизонт, и нас не окутали сумерки.
А когда проснулся, впервые в жизни почувствовал, что кожа покрылась противным липким потом. Женские объятия душили, и я выбрался на воздух — на небольшой, заплетенный виноградной лозой балкончик. Летом здесь прохладно, уютно и можно спрятаться от жары, а зимой голые лозы смахивают на паутину. Или это оттого, что сам я после сумбурного сна чувствую себя в ловушке?