— Я освободил троих от работы. Сильное расстройство…
— Как это освободил? — перебил плотовой. — Кто им за безделье платить-то будет?
— По закону — хозяин промысла. Но в данном случае — вы, потому что вина ваша.
— Ты это брось, — с угрозой сказал плотовой. — В уговоре сказано, что за прохворные дни платы нет.
— Через два дня я приеду, проверю, что сделано. И если все будет по-прежнему…
— Проверяй, проверяльщик нашелся.
Подумалось Андрею, что плотовой ровным счетом ничего не сделает, потому как слова доктора для него не закон, и рабочие, конечно же, как и прежде, будут пить взмученную верховую воду, особенно опасную для здоровья. И тогда он, разозлившись на плотового, выкинул последний козырь:
— Между прочим, Ляпаев просил передать, что выгонит в три шеи, если в путинное время промысел останется без людей. — Сказал так Андрей и порадовался, потому что квадратное лицо плотового вдруг вытянулось — подбородок отвис, и сам он засуетился, и голос стал заискивающе-просительным.
— Ну, зачем так, Андрей Дмитриевич, дорогой… — взмолился он. Вот как: и дорогой, и имя-отчество враз вспомнил! Есть же люди, понимающие только силу и глухие к добрым человеческим словам.
— Ты уж того… Мамонту Андреичу не доводи, как все было. Приезжай-ка, хоть завтра. Все будет исполнено, а этим больным заплачу, свои отдам… Андрей Дмитрич, не губи.
…Андрей отпустил шкот. Парус, потеряв упругость, затрепыхал в бессилье, пока Андрей не обронил его вместе с реей на закрой. Бударка медленно подошла к яру. И едва он спрыгнул с лодки на землю и накинул чалку на кол, из землянки вышел Максут. Андрей догадался скорее, чем узнал его. Смертельно изнурительная болезнь до неузнаваемости состарила и вконец высушила Максута, выжелтила его лицо, как ветловый лист первыми заморозками. Он мелко и еле слышно покашливал и кивал Андрею головой — узнал его.
— Садрахман нет, на лов пошел, — хриплым слабым голосом сказал он.
— Как дела? — спросил Андрей и тут же в мыслях обругал себя за бестактность.
— Мала-мала ходим. Помирать нада.
— Поживем еще, — фальшиво бодрился Андрей.
Максут ничего не ответил, но глядел на реку, часто-часто моргая слезящимися глазами, и, кажется, не слышал обращенных к нему слов.
Андрей что-то еще говорил ему, по-прежнему пребывавшему в скорбном молчании, старался расшевелить мужика, пока не дошла до его понимания простая и страшная мысль: Максут сознанием уже не на земле, а там, куда должен скоро уйти, и земные хлопоты, слога утешения ему уже без всякой надобности. И деньги, которые Андрей хотел отдать ему, — тоже. Максут посмотрел на них и вроде бы даже не понял. Помолчав некоторое время, сказал: