1
Ледяные бугры, укрытые саженным слоем камыша и сухого разнотравья, загорелись средь бела дня, в самый разгар путинных хлопот. Бударка за бударкой проходила к приплотку, выгружали ловцы сельдь — отборный каспийский залом. Крепкожилины с ног сбились, скупая редкостные уловы, набивали объемистые чаны сельдью вперемешку с солью и льдом. Неделя истекала, как сельдь пошла, семь чанов уже набили, оставались еще три, как навалилась эта беда.
Ветра и южное солнце до сини высушили шубный травяной пласт, под которым весну и даже лето хранили заготовленный с зимы лед. Потому бугры вспыхнули мгновенно. Как страшное и неуемное чудище, огонь с треском пожирал сушняк, будто перемалывал его в ненасытной пасти. Огневой жар палил лица даже тех, кто работал в то время на плоту поодаль от льдохранилища. Подойти к буграм не было никакой человеческой возможности. Да если бы и рискнул иной тушитель, лишь бы опалился, а то и сгорел, но унять огнище не сумел бы даже в малой толике: бугор ведрами тушить — что стог сена кружкой воды.
Яков с дури было кинулся в огнище с ведром, да его вовремя уцепила Алена, взвыла дико и тем самым несколько отрезвила мужа. Дмитрий Самсоныч стоял у изначалья тесового настила, что вел от лабаза к объятому пожарищем бугру, и застекленевшими глазами смотрел, как огонь истребляет его добро. Нет, не только пылающий сушняк да лед, на глазах оседающий под слоем огня и пепла, терял он в эти роковые минуты. Промысел безо льда — уже не промысел. Сельдь, не заморозив, не сохранишь, да и красную рыбу, которая по-настоящему еще и не пошла. Но пойдет она уже мимо них, Крепкожилиных, к Ляпаеву, к волостным богатеям, к городским промышленникам. Дмитрий Самсоныч весь напрягся, будто готовый к действию, но не шелохнулся, потому как понимал: ничем беде не помочь, с гневом божьим не поспоришь. И думал: чьими же руками наслал господь лихо?
А в это же самое время на приплотке, оставив носилки с рыбой, глазели на пожар рыбаки, перекидывались словами, полными намеков, укоров, злобы.
— И год-то ноне непожарный, а вот…
— Без поджога и дрова не горят.
— Оне, робя, красного петуха сами привадили — весной Максутову землянку спалили. Вот петух-то и наведался еще раз.
— С огнем не поспоришь. Это тебе не Максут.
— Не праведные деньги огонь пожирает.
— Правда сказано: не топора и воды остерегайся, а огня.
— Айдате, ноне им не до нас. Рыба закиснет, Ляпаеву, что ли, отвезти.
— Так не берет он, мудрит чтой-то.
— Вчерась, говорят, начал скупать.
— Хитрован! А уж теперь и подавно будет выкобениваться.