Привычка занижать годовые обороты и прибыли укрепилась в нем давно, еще в те первые годы, когда начал рыбное дело, — с давних времен с грехом повенчан. Хотелось быстрее стать на ноги, выбиться из простых скупщиков во владельца многих промыслов. Потом, спустя годы, хитрость эта (Ляпаев не любил слово жульничество применительно к себе и даже в мыслях не произносил его) вошла в обыкновение и своего рода тактику действий. Даже сознавая, что уловка эта подсудна, не мог отрешиться от многолетней привычки, потому как верил в свою безнаказанность. Способствовал такой убежденности и податный инспектор, начислявший платежи. Он был старым знакомым, охотно брал у Ляпаева и икру и белорыбку, не брезговал и отдельными ресторанными номерами с девицами, за которые, разумеется, платил не сам, а Ляпаев и ему подобные. Вот откуда шли и безнаказанность и вера в незыблемость своего положения.
И вдруг — как снег в летний день — пришел Ляпаеву из Казенной палаты засургученный пакет. Вновь назначенный податный инспектор просил в месячный срок подтвердить присланные еще зимой данные. Ничего похожего прежде не случалось, а потому Ляпаев не на шутку встревожился и пребывал в глубокой задумчивости — что бы это означало?
Многолетний опыт в материальных ухищрениях подсказывал Ляпаеву два возможных исхода. Первый — как удар хлыста — короткий в словах и болезненный и долгий на деле: разбирательство и суд. В таком случае податный инспектор просто дурак: раскочегарит два-три дела, а больше ему не позволят, самого сожрут.
А может, он и не дурак? В этом второй, спасительный исход. Чем больше размышлял Ляпаев, тем прочнее укреплялся в мыслях, что новый инспектор — человек всезнающий и себе на уме. И решил он, как говорится, сразу же вызвать на ковер своих будущих кормильцев-поильцев. И чувствуется, аппетит у него не тот, что у прежнего. Этого малым не ублажишь, куш он, видимо, потребует немалый. Оттого, бестия, и срок определил месячный, чтоб было время неспешно присмотреться и сторговаться. Ну, хват!
Возмущался Ляпаев не шибко, как если бы беззлобно журил близкого человека за безвинную шалость. Да и не мог он иначе, потому как и сам бы на месте податного инспектора поступил так же. А потому он с облегчением признал право губернского чиновника, слегка припугнув, выудить кругленькую сумму, чтоб потом безбоязненно, сообща вершить дела по-прежнему.
И порешил Ляпаев под конец: дело судное, скупиться грешно. Надо ехать в город и приручать податного инспектора через своих людей. Умел грешить — надо выворачиваться.