— Хозяйка? — спросил старик Крепкожилин, когда женщина, хлопотавшая у самовара, вышла.
— Козайка.
— Молода ешшо. А ты, бают, втору берешь.
— Мал-мала хворает. Балашка нет.
— Чудно. Две хозяйки в одном доме, — усмехнулся молчавший до этого Яков.
— Зачем один? Два дом. Каждый — свой дом.
— Закон такой, — сказал Дмитрий Самсоныч, стараясь сгладить остроту разговора.
— Карош закон, жаксы, — прищелкнул языком Торбай.
— С одной-то мороки не оберешься, а тут — две, — опять включился в разговор Яков.
— Две баб совсем жаксы. — И, хитро сощурившись, пояснил: — Старший баб думает — к молодой пошел, молодой думает — у старшей остался. А ты кибитка залез — и дрых. Жаксы, а? — И первый звонко рассмеялся.
— Ну, сказал, — улыбнувшись, отозвался старик Крепкожилин, — до сна ли те будет с молодухой. Ты ить вон какой здоровяк.
— Откуда узнал про второй баб?
— Старик на промысле сказал.
— Кзыл-клак?
— Что-что? — насторожился Крепкожилин.
— Максут его зовут. А Кзыл-клак — Красное ухо. Прозвищ такой.
— Во-во, он самый.
— Какой он бабай? Мы с ним один год родился… Мороз попал, хворал. Жизня мотал его, таскал… На старик и похож.
— Он и баил, будто насовсем в Гурьев собрался.
— Кочевать будем. Жидаем тепло мал-мал.
— Калым богатый будто…
— Калым есть. Как же без калым?
— Скот пасти, стало быть, будешь?
— Наш народ степь любит.
— Знамо дело.
— Ляпай пусть промысел держит… Его дело рыбу покупать — продавать.
— Неужто Мамонт Андреич промысел покупает? — насторожился Крепкожилин.
Торбай промолчал и потянулся за бутылкой, налил еще по одной.
— Хитер он, — продолжал Крепкожилин, — много не даст. Не раскошелится. Да и промыслишко — труха одна.
— Завтра Сине Морье едем. Ляпаев зайдем.
— Не сторговались еще, стало быть, — облегченно протянул Крепкожилин. — И не продать нельзя. Вот-вот весна, камыши кругом. Не приведи господь петуха красного. Что он, безносый-то, один исделает? За так добро пропадет.
— Так-так, — согласился Торбай, и на лице его появилась тревога. Он настороженно посмотрел старику в глаза и подумал: «Этот и сжечь может…»
— Дорого просишь?
Торбай задумался, потом, будто спохватившись, взял чашку с водкой, приглашая гостей выпить. Не торопясь пожевал баурсак, густо смазанный сливочным маслом, выставил перед собой растопыренную ладонь.
— Не пойму что-то, Торбаюшка, — схитрил старик.
Тогда Торбай назвал цену.
— Да что ты, аль креста… — взмолился Дмитрий Самсоныч. Но быстро сообразил, что насчет креста на шее перехватил лишку. Однако увидел, что Торбай не обиделся, и осмелел: — Старый, говорю, промысел-то. Как девка порченая: с виду-то ниче, а дна нет, до свадьбы прохудилась. Кому ж такая нужная?.. Так и тут: плот — дырявый, и выход перекрывать надо… Льда-то много заготовил?