Андрей знал, что казахи старую женщину уважительно называют чиче́, и он так назвал ее, чем она была несказанно довольна.
— Садрахман знаешь?
— Знаю.
— Дорога на остров найдешь?
— Спасибо, чиче́, найду.
— Садрахман иди, Максут там.
Коротким путем по перекатистым ерикам было опасно, и Андрей поехал в объезд, через Золотую. Проезжая по ней, увидел на льду свежие лунки, оплывшие бугорки мелко битого льда и понял — обтягивали яму. Он еще не знал, что сделали это обловщики, а потому и не придал увиденному никакого значения. Обтянули — и обтянули, всегда так делают.
Садрахмана приезд Андрея озадачил и всполошил, ибо он уже был наслышан, что младший сын Крепкожилиных нанялся к Ляпаеву. А коли так, то выходило, что Ляпаев пронюхал про облов и причастие Садрахмана к облову и прислал Андрея.
Так подумал старик, увидя подъехавшего Андрея.
— Салям, старик.
— Здоров, здоров, — скороговоркой отозвался Садрахман. — Куда дорога?
— К тебе, старик.
— Хорош, хорош, — еле слышно в расстройстве бормотал хозяин. — Землянка ходи, чай пьем.
— Чаек не помешает, надрогся я. Максут как тут?
— Откуда знаешь?
— В Маячное заезжал, сказали, что ты увез.
— Вчера возил, тут ти-их, кормим мала-мала, лечим…
— Ну и как лечение идет? Поправляется больной?
— Землянка ходи, Максут гляди.
В землянке Андрея поразили не бедность и убогость жилища — на такое он насмотрелся вдоволь. Да и что надо одинокому старому человеку. Половину землянки занимала печь с плитой и развалистым котлом. Над плитой — полка с посудой. В переднем углу, прямо на земляном полу — большая кошма, подушка и видавший виды тулуп. Накрывшись с головой, под ним кто-то лежал — видимо, Максут.
Удивило Андрея обилие засушенных трав и кореньев. Они пучками висели на гвоздиках вдоль стен и под самым потолком.
— Мой лекарства это, — пояснил Садрахман, увидев, с каким любопытством осматривается нежданный гость.
— Понимаю. — Андрей слышал, что старик пользует травами, но не предполагал, что занимается ими так всерьез.
Под тулупом заворочался и, отбросив его, на кошму сел Максут. Андрей никогда не видел его, но догадался — он. И сразу же понял, что дела Максута плохи: лицо полувысохшее, мертвенно-желтое.
Максут молча покивал головой на приветствие Андрея, вопросительно посмотрел на Садрахмана: что, мол, за человек. Но Садрахман преднамеренно промолчал, сделав вид, что не понял Максута. Потому как скажи он, что это один из Крепкожилиных, неизвестно, как поведет себя больной. Но Андрей, на удивление Садрахмана, не стал скрывать себя. Раздевшись и стянув с ног валенки, присел на кошму, за руку поздоровался с Максутом, назвался: