– Рука болит?
Она помотала головой.
– Сломала?
– Уйти хотела.
– Уйти? Куда? – удивилась я.
Моя соседка прищурилась. Я увидела, что у нее сильно-сильно накрашены синим ресницы. В придачу к налысо выбритой голове это было сильно.
– Где ничего не болит.
Я поняла, что она имела в виду.
– Почему? У тебя кто-то умер?
– Можно сказать и так, – усмехнулась соседка. – Для меня этот человек умер.
– Из-за любви? – осторожно спросила я.
Соседка кивнула.
– Ничего себе… – проговорила я. – Значит, правда такое бывает…
– Теперь любви нет… ненависть… – Соседка говорила неохотно, как будто я ее заставляла откровенничать.
Я больше ничего не стала спрашивать, а она продолжила, сама, все так же неохотно, как будто отвечая на какие-то неслышимые вопросы.
– Два года мы с ним жили. Я даже в Сети писала, что я замужем. И фамилию поменяла.
– По-настоящему? – удивилась я.
– Конечно, ВКонтакте. Так я Семенова, а стала Попкова. Все знали – мы вместе. А потом он взял и ушел к Полинке. У нее своя комната, от бабки квартира осталась, и ей там комнату дали. Взял и ушел, – повторила она.
– А ты что?
– Я… Хотела ему показать, что я из-за него себя убила.
– Показала? – вздохнула я.
Соседка закусила губу.
– Он козел.
– Так зачем из-за него себя убивать?
Она помолчала.
– Меня в психушку сначала привезли, но мама упросила, чтобы перевели в терапию.
Мама… У человека есть мама, которая не умерла и ее не бросила, заботится о ней, а она хотела умереть из-за парня. Мне этого не понять, я то ли родилась другой, то ли по-другому ценю жизнь, потому что видела в своей жизни разное.
– А ты из детского дома, да? – с любопытством спросила соседка. – Говорила медсестра… Тебя здесь знают… Говорят, каждый год попадаешь…
Мне не очень понравилась такая постановка вопроса. Во-первых – не каждый. И первый раз я упала с крыши из-за Паши, потому что он хотел спрыгнуть вместе со мной, я полезла его уговаривать.
Второй раз бесновалась Вульфа. А сейчас я даже и не знаю, как это произошло, что у меня кончился запас жизненных сил. Наверно, голод, холод и нервные перегрузки.
– У меня тоже была мама, – зачем-то сказала я. – Но она умерла, когда мне было десять лет.
Соседка кивнула, развернула конфету, предложила мне, я покачала головой. Тогда она взяла телефон и позвонила.
– Мам… Чего… Ладно… Поем… Не приходи… А он не звонил? Вот козел, а… Мог бы поинтересоваться, как я… Ладно, хорошо… Мам! – соседка чуть повысила голос. – Я имею право на любовь!
Я отвернулась к стене. Наверное, надо поставить себе задачу – завтра встать и поехать домой. Если получится. А то с такой соседкой все силы моего организма уйдут на то, чтобы никак не реагировать на ее глупость. Я, наверное, бываю очень категорична, я сама это чувствую. Но необходимость постоянных компромиссов иногда меня просто убивает. Получается, что искренне вести себя практически ни с кем нельзя. Паша бросится драться, выть, стучать ботинком о чужие машины и дома. Виктор Сергеевич обидится и пропадет на несколько недель. Папа будет плакать. Тетёрка ругаться с широким охватом – достанется и правительству нынешнему, и предыдущему, и советскому времени, и царям – разным, кого знает, всех перечислит, до Федора Кобылы, от которого ведут род Романовы, и американскому президенту, и японцам, и татаро-монголам. Ну и понятно, достанется мне. И так с каждым. Раньше можно было быть откровенной с Машей, но мы как-то разошлись с ней – из-за ее мамы, милой, доброй, интеллигентной, которая не хочет, чтобы мы дружили, опасаясь моего тлетворного влияния на Машу.