С пола донесся саркастический голос.
— Не могли бы вы продолжить с решением моей судьбы? На полу крайне неудобно, а беседа и того хуже.
Генриетта посмотрела вниз.
— Вас это как будто не слишком-то огорчает.
— А с чего мне огорчаться? — спросила маркиза, и по тону ее было понятно — она воспринимает нынешнее свое положение всего лишь как временную неудачу. — Вы совершенно любительская организация.
— Которой удалось, — заметила Генриетта, — поймать вас.
— Чисто технически, — отрезала маркиза.
— Нам придется отвезти ее в военное министерство, — перебил Майлз. — А затем, — он бросил на Генриетту очередной взгляд, от которого она порозовела до кончиков ушей, — мы поедем домой.
«Домой». Какое чудесное слово.
— Меня снова тянет на благородные поступки, — тоном огромной усталости произнес Вон. — Если желаете, я могу взять на себя доставку нашей общей подруги в… военное министерство, вы сказали?
Майлз, видимо, колебался.
— Или, — мягко заметил Вон, кивая на Болвана, — можете доверить это ему.
Майлз подал Вону концы веревки.
— Вы отличный парень, Вон. А если она сбежит, я буду знать, где искать.
— Вы обладаете редкой жемчужиной, Доррингтон. Позаботьтесь о ней хорошенько.
Майлз без труда дал такое обещание.
В опустившихся на город сумерках Майлз и Генриетта шли рука об руку через путаницу улочек Лондона к Лоринг-Хаусу. Красные и золотые полосы реяли в небе, как геральдические знамена победы. Генриетта и Майлз их даже не замечали. Они брели в собственных розовых сумерках и видели только друг друга. Особые высшие силы, присматривающие за дураками и влюбленными, охраняли их. Если они наступали на отбросы, ни один из них этого не замечал; если грабители занимались своим зловещим промыслом, они занимались им где-то в другом месте. И если по временам пара пользовалась густой тенью, чтобы обменяться не только шепотом, любопытные взгляды и болтливые языки ее не пугали.
Учитывая изобилие длинных теней и подходящих глухих переулков, прогулка до дома очень затянулась. Было уже по-настоящему темно, когда показалась Гровнор-сквер и они утвердили удовлетворявшую обоих программу на вечер, которая включала ванну (предложение, на которое Майлз согласился с тревожащей готовностью, не сулившей ничего хорошего престарелой ванне), постель (Майлз), ужин (Генриетта) и постель (Майлз).
— Ты уже это говорил, — запротестовала Генриетта.
— Некоторые вещи не вредно и повторить, — самодовольно сказал Майлз. Наклонившись к самому уху Генриетты, пока они поднимались к парадной двери в неверном свете факелов, он добавил: — Снова, и снова, и снова.