быть богатым, и какой-то там меч для него не событие. Но Ярослав еще не понимал таких тонкостей и благодарно засиял. Как же, его фактически признали взрослым.
Отца Григория Тит поздравил с окрещением десятка язычников, пожелав вскорости довести счет до тысячи. В глазах княжьего исповедника промелькнуло удивление, но поняв, с кем имеет дело, византиец поддержал игру, и в свою очередь захвалил Цвеня.
Фролу хитрый боярин посочувствовал, пообещав отомстить поганым за разорение Рязани.
Перед Ратчей делано изумился, не понимая, зачем Невский, не оценивший такой талант, выгнал Тимофея из города. Впрочем, слово «Невский» добавил мысленно я сам, а Цвень новгородского князя называл просто Олексашкой.
Василия заверил, что всегда предрекал Ростиславу великое будущее десятника Плещея.
Меня же хитрый боярин наедине, хотя какое уединение в такой толпе, уверял, что вовсе не претендует на верховодство и даже готов попросить Медлило передать мне командование черниговской дружиной, временно подчиненной ему князем Михаилом. И при том говорил все так убедительно. Если бы меня не предупредили заранее, мог бы и поверить. Ведь он даже улыбался искренне — так, что левая и правая половины лица растягивали губы совершенно симметрично. Обычно, при неискренней радости, улыбка получается кривая, и только опытные политики могут изображать восторг вполне натурально. Кстати, пока он меня улещал, его гридни невзначай расспрашивали обо мне — кто таков Гавша, да откуда взялся и почему монах-расстрига снова боярствовать вздумал.
Ночка выдалась беспокойная. Сначала размещали дружинников, знакомились с десятниками, вводили всех в курс дела, а потом, после всех беспокойств, я долго не мог уснуть. Может быть мне дали бы утром выспаться, учитывая мою «немощь», но на рассвете к стенам города подъехал монгольский разъезд, и какой-то кипчак на хорошо понятном русском языке позвал на переговоры к ихнему нойону.
Помаргивая заспанными глазами, я стоял на стрельнице, глядя на пришельцев, и пытался сообразить, что случилось. А когда понял, мне как-то сразу расхотелось познавать загадочные монгольские обычаи, особенно отравление гостей и различные способы казни. Рассматривая в обзорную трубу десяток одоспешенных всадников, я вдруг подумал, что переговариваться ведь можно и стоя на стене, и незачем для этого куда-то ехать. И плевать, что монголы могут это счесть неуважением, у нас все-таки война на дворе. Но Медлило уже приказал посольству отправляться, и повода отказаться у меня не было. Слово не воробей, сам давеча предложил свою кандидатуру, и её одобрили.