— Кратцер, — нетерпеливо окликнул Гольбейн. Французы еще не успели ответить, а значит, он перебил разговор. Вспыхнув от своей невоспитанности, он пробормотал: — Простите, что перебиваю. — А затем снова взял деловой тон и продолжил чуть громче, чем нужно: — Кратцер, можно я достану кое-что из вашего мешка?
Тот лишь рассеянно махнул рукой. Полностью поглощенный разговором, он хотел рассказать, что поведали ему небеса о тревожном положении дел на земле.
Гольбейн достал из мешка астролога астролябию и белые десятиугольные солнечные часы, которые он уже писал на портрете самого Кратцера. Им овладела мысль, начинавшая принимать конкретные очертания. Он уже не думал о том, что шумит. Да. Два глобуса — Земли и неба. Тут были еще какие-то астрономические приборы, назначения которых он не знал. Да. Книги. Лютня на стуле, она есть в доме. Вот все, что ему нужно, чтобы показать квадривиум — астрономию, геометрию, арифметику и музыку, четыре математических искусства гармонии и точности. Все, что ему нужно, чтобы прославить культуру и науку.
Оглядев выложенные предметы, он открыл свой мешок, где, завернутые в турецкий ковер, лежали краски, бутылочки, кувшинчики и коробочки. Ганс развернул и расстелил ковер на этажерке, радуясь богатому красноватому мерцанию узора. На стене висело распятие; под любящим измученным ликом Христа Гольбейн начал расставлять на ковре предметы. Повыше — астрономические приборы для изучения неба; пониже — все, что связано с земной жизнью: лютню, глобус Земли (он, конечно, поставит его так, чтобы зрителю была видна Франция), книги Кратцера по арифметике и сборник гимнов Лютера. Он уже почти видел картину. Она будет говорить о земном и небесном, но не просто воспроизводя предметы, а намного тоньше. Как именно — ему подскажет Кратцер. Она потрясет крупнейшие умы Европы.
Его руки тряслись. Если картина получится, если он сможет сделать все так, как видит сейчас мысленным взором, она откроет ему путь к славе и богатству. Она помирит его с Мором. Вполне вероятно, она даже даст ему возможность снова видеть Мег. Он поднял глаза, быстро задышал, определяя размер лютни, и потянулся за ней. Он забыл про все на свете и почти удивился, когда заметил три пары обращенных на него изумленных глаз.
Кратцер по голым ступеням поднялся в его комнаты. Гольбейн шел впереди с мешком и молчал, занятый своими мыслями. Как только астроном сел, художник в умирающем дневном свете сунул ему под нос набросок.
— Посмотрите. Вот что я думаю. Вы должны мне помочь.
— Да дайте же мне что-нибудь выпить в конце концов! — слабо рассмеялся Кратцер, не принимая всерьез энтузиазм младшего товарища и даже не взглянув на рисунок. — Мне так лучше думается.