Он не знал, сколько прошло времени. Вдруг до его плеча дотронулась мягкая маленькая рука. На долю секунды в нем вспыхнула надежда, но, подняв глаза, он увидел красивое, с заостренными чертами, грустное лицо Елизаветы. Не то лицо. Он опять застонал и закрыл лицо грязными руками.
— Вам плохо, мастер Ганс? — неожиданно ласково спросила она. — Я могу вам чем-нибудь помочь?
Гольбейн попытался взять себя в руки. Он не знал, что случилось, но доверял своей интуиции, а она говорила ему — он проиграл.
— Нет… нет, — промычал он, отчаянно пытаясь дышать ровнее. — Живот что-то схватило… не беспокойтесь.
Она мягко положила ему руку на лоб.
— Я гуляла и услышала вас.
— Ничего страшного, — снова простонал он, больше всего боясь остаться в одиночестве.
Но он ничего не мог с собой поделать и содрогался от рыданий. Она долго молчала, а затем наклонилась и поцеловала его в лоб.
— Мне очень жаль, что вам плохо, не важно от чего, — сказала она. — Но вы из тех людей, которые всегда поднимаются, мастер Ганс. Я это знаю. Я тоже такая. Когда-то давно вы помогли мне понять это. Я буду молиться за вас.
На мгновение придя в себя от этих слов, он поднял голову. На него смотрели красивые темные глаза, прекрасно знавшие, что такое печаль.
— А я за вас, — пробормотал он, поднимаясь на ноги.
Мор видел, как Мег с Джоном Клементом вышли из гостиной, на время превратившейся в мастерскую. Он, не двигаясь, стоял в тени лестницы.
— Ты сможешь когда-нибудь простить меня? — спросил Джон Клемент жену, нежно обнимая.
— Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? — прошептала она в ответ, прижимаясь к нему.
Бывший лорд-канцлер Англии подождал еще несколько секунд, затем кивнул самому себе и на цыпочках удалился. Дочь и ее муж целовались и не слышали его шагов.
Удивленная Маргарита Ропер просунула голову в дверь общей гостиной.
— Я нигде не могу найти мастера Ганса, а скоро ужин. Не понимаю, куда он мог деться.
— Он уехал. — Ее отец смотрел в окно: У него были заплаканные красные глаза, но голос звучал довольно бодро. — Ему нужно в Лондон.
— Но он оставил все свои вещи! — изумленно воскликнула Маргарита. — И даже не показал нам картину!
— Он очень спешил, — лаконично ответил Мор, отворачиваясь от окна.
Он смотрел на маленькую, сгорбившуюся на лошади фигуру до тех пор, пока она под мерный стук копыт не исчезла за вершиной холма. Он прощался не только с Гансом Гольбейном, человеком, которому он доверял, которого уважал и которого больше не увидит в этой жизни, но и с целым миром разума, куда вступил когда-то вместе с почти исчезнувшим поколением талантливых людей.