Когда Люсиль пришла, Томас велел Финлэю запустить комбайн еще раз. Уголь загорелся, вода закипела, и давление пара заставило все произойти вновь. Различные части механизма двигались с точностью автоматов, и лента комбайна поднимала и опускала корзины в идеальном порядке. Механизм был по-настоящему красив, и его части блестели на слабом зимнем солнце.
Восторгам Томаса не было конца.
– Я знал! Я знал это! – кричал он. – Мы это сделали! Весной мы сможем опять открыть фабрику! Мы сможем все начать сначала, Люсиль. Все начать сначала!
Он видел, что крепко обнимавшая его Люсиль была искренне тронута. После всех усилий, разочарований – и вот теперь победа, подтверждение того, что он… не неудачник.
– Если бы только Эдит увидела это, – пришла ему в голову внезапная мысль. Слова сорвались у него с языка прежде, чем он понял, что он говорит.
Люсиль отстранилась и с недоверием посмотрела на брата.
– Эдит? – ее голос дрожал. – Я сделала это вместе с тобой. Я сделала это для тебя.
Он опять крепко обнял ее и попытался отыграть назад. Упоминание имени Эдит в этот поистине судьбоносный момент в их жизни было глупостью. Он никогда и ни за что не хотел сделать Люсиль больно.
И Эдит тоже, подумал Томас в панике. Никому из них.
– Ну конечно, – Томас стал успокаивать женщину. – Мы сделали это вместе. И никто больше.
– Леди Шарп, – вмешался в их разговор Финлэй. – Нам нужен еще уголь, чтобы проверить паровой котел.
Леди Шарп теперь Эдит, подумал Томас, но эту мысль лучше было тоже не высказывать вслух.
– Ты не будешь возражать? – спросил Томас у сестры, которая, будучи хозяйкой Аллердейл Холла, все эти долгие годы жестко контролировала все их запасы. – Если мы возьмем еще немного угля?
Негнущимися пальцами Люсиль достала связку ключей. Было видно, что она чувствует себя обиженной и не знает, что делать дальше. Интересно, подумал Томас, заметила ли Эдит, что единственным постоянно теплым местом в доме была их спальня? Люсиль стала выбирать ключ от угольного чулана.
Ее рот приоткрылся, и, не говоря ни слова, она бегом бросилась к дому.
#
Оно наблюдало, как глаза сестры расширились от ужаса. Наблюдало, как она бросила брата и побежала к дому. Оно знало, что знает она – ключа не было. Его кто-то взял. В то время, когда сестра бросилась, чтобы лицо к лицу встретиться с грешницей – а кто еще, кроме нее, мог взять этот ключ? – невинная воришка вышла из лифта и сделала несколько шагов по холлу. И тогда, и только тогда, она поняла, что ее высокие ботинки на пуговицах все покрыты красной глиной. И пока сестра кричала: «Эдит! Эдит! Эдит!» – где-то в глубине дома, девушка дрожащими руками сняла ботинки и понесла их вместе с фонографом Э. Ш. по холлу в сторону своей спальни.