– Весной здесь гораздо приятнее, – машинально произнес Томас, который, нахмурившись, изучал рисунки в своей записной книжке, которую держал в руках. За весь путь они обменялись всего несколькими словами, и Эдит так и не удалось заставить его выслушать, как ужасно выглядел полуразрубленный труп его матери, приказывающий ей убираться из Аллердейл Холла. В ответ Томас рассказал ей глупую теорию о том, что несвежий ржаной хлеб может вызывать галлюцинации. А они ведь в последнее время ели много ржаного хлеба, не так ли? Она даже делала из него сэндвичи.
– Правильно, но у тебя-то никаких галлюцинаций нет, – возразила Эдит.
– Что ж, может быть, я к нему привык, – ответил он и посмотрел на жену. – А ты много писала в последнее время?
Он же знает ответ. Он сам читал ее последние главы вслух и нашел их заслуживающими похвалы. Что же, теперь он опять взялся за старую песню: Это все твое буйное воображение? Хочет убедить ее, что она не видела ужасающего трупа, выкрикивавшего ее имя. Ржаной хлеб, нервы, громадный, приходящий в упадок Дом….
Та женщина в лифте. Тогда и он, и Люсиль не обратили на ее рассказ никакого внимания. Может быть, они оба уже давно видят вещи, которые не могут объяснить, и просто не хотят меня этим пугать? Но если они могут их видеть и теперь знают, что и я тоже могу, разве не честнее было бы во всем признаться?
Но Томас не хотел этого обсуждать, и Эдит наконец сдалась. Она вспомнила цитату из библейской Книги Иеремии: «Нет более глухих, чем те, кто не желает слышать, и более слепых, чем те, кто не желает видеть». Что касается привидений в их величественном Доме, то Томас не хотел слышать ничего, кроме того, что она испугалась.
Ну, так я ему докажу, мысленно поклялась сама себе Эдит.
Снегопад усиливался, и почтовое отделение было окружено деревенскими повозками, которые грузили и разгружали посылки и ящики, стараясь обогнать приближающуюся непогоду. Отведя Эдит в небольшой офис почтового отделения, Финлэй присоединился к Томасу. Эдит надо было отослать Фергюсону ответ на его последние письма.
Пока она отсчитывала мелочь, чтобы заплатить за марки, почтовый клерк обратил внимание на ее имя и почтовый адрес.
– Так вы, значит, леди Шарп? – спросил он. – Простите, мадам, но для вас есть несколько писем. Одно из них пришло как раз сегодня утром.
Он исчез и через мгновение вернулся с несколькими конвертами.
– Два письма пришли от вашего стряпчего, – пояснил он, протягивая Эдит конверты, – а одно прибыло прямо из Италии.
Нахмурившись, Эдит рассмотрела штамп на итальянском письме – Милан.