И хотя в деревнях военных гарнизонов и полицейских постов тогда не размещали, а в города мы избегали заходить, местные представители тетрарха, коим богатые крестьяне и ремесленники доносили о пламенных проповедях учителя и все растущем его влиянии среди бедноты, весьма приметили проповеди Иисусовы.
Его попытались схватить, готовили засады, пришлось постоянно менять местопребывание, не ночевать в тех селениях, где учил Иисус. И наша миссия стала понемногу конспиративной, небезопасной, особенно для Иисуса, а судьба Иоанна теперь воспринималась предупреждением.
Поначалу он сносил преследования с душевным спокойствием, неожиданно менял направление, петлял и с помощью почитателей легко избегал преследований. Не единожды кольцо грозило сомкнуться, тогда на неделю-другую, а порой на более долгий срок он уходил в Финикию или в Сирию. Зимой вообще прекращал странствия - погода не благоприятствовала проповедям под открытым небом и постоянным утомительным блужданиям. На время учитель скрывался у кого-нибудь из испытанных друзей incognito и не давал о себе знать. На три или четыре месяца, в зависимости от погоды, ближайшие почитатели Иисуса расходились, возвращались к своим делам, ремеслу, торговле. Снова собирались к празднику пасхи, то есть около четырнадцатого дня иудейского месяца нисан, а по римскому календарю - за три-пять дней до апрельских ид.
В праздник вся Палестина кочевала - каждый взрослый иудей на родине обязан проводить пасху в Иерусалиме. Раз в году мы тоже направлялись к святыне - в общем потоке людей и беспорядке легче всего сызнова приступить к служению, не обращая на себя внимания чиновников и доносчиков. Через несколько дней, проведенных в Иудее, где никто не вынюхивал и не следовал за братией по пятам, возвращались к Генисаретскому озеру и до ноября вели обычный кочевой образ жизни.
Со временем, а наша миссия продолжалась уже семь лет или восемь, все чаще с уст Иисуса срывались горькие слова насчет птиц небесных, имеющих свои гнезда, диких зверей, загодя находящих норы, и насчет сына человеческого, коему негде голову приклонить.
Тон его притчей и сентенций утратил былую мягкость. Учитель как бы разумел, что его мирное служение несбыточно во всеобщем брожении людских масс, гонимых нуждой и угнетением, сдается, и многие перемены угнездились в нем тем паче из-за постоянной опасности, неуверенности в завтрашнем дне, в грядущей секунде.
Ведь и безропотные, покорные животные, ослы или верблюды, вкусив случаем свободы, а после гонимые слугами хозяина под ярмо, - даже они отбиваются от рук и становятся опасными.