Нора вываливает тесто в форму для выпечки.
– Отец ездил в Колумбию по делам. Он много работает с благотворительными организациями. В Боготу поехал обучать хирургов тамошней больницы. А мама работала в кафетерии при больнице, и папа влюбился.
Я любуюсь ее прекрасными чертами: на редкость удачное этническое смешение.
– Если бы я не была кондитером, то открыла бы закусочную в фургоне – типа тех, что стоят на улицах в Уильямсберге. Дакота выгнала меня из квартиры, потому что ей стало страшно. Она хотела, чтобы я держалась от тебя подальше, а я не послушалась. – Нора улыбнулась. – Так что теперь я бездомная.
– Когда тебя выгоняют из квартиры, это совсем не смешно, – говорю я, озабоченно хмурясь.
Безрадостно усмехнувшись, она подходит к духовке с формой для выпечки. Я придерживаю для нее дверцу. Водрузив противень на среднюю решетку, Нора закрывает плиту.
– Теперь моя очередь. Сколько у тебя было любовниц? Как ты повстречался с Дакотой? Ты часто представляешь меня в постели?
Словами не описать тот звук, который я издал, услышав последний вопрос. Все тело напряглось, кровь хлынула в пах. Как ни пытаюсь я отогнать эти мысли, слишком уж свежо воспоминание о том, как Нора меня оседлала.
– Я переспал лишь с одной. И ты в курсе, о ком речь. Дакоту я знаю с самого детства. Мы жили с ней по соседству… Последний вопрос пропускаю.
Она бросила на меня жаркий взгляд. Не в смысле наброситься и сорвать одежду, а в смысле испепелить.
– Хм‑м‑м… – задумчиво произносит Нора, постукивая пальцем по губам.
Мне остается лишь уповать на то, что джинсы скроют мои грязные мысли.
– Мой ход, – говорю я не своим голосом. И выпаливаю вопросы без всякой цензуры: – Где ты познакомилась с первым парнем? Тебя не напрягает, что, кроме Дакоты, у меня никого не было? Ты часто представляешь меня в постели?
Она резко отводит взгляд, берет пустую миску, подходит к раковине, включает воду.
– Нас познакомили мои родители. Отец как‑то пересекался по делу с его отцом. Да, парит, и еще как, ты просто не представляешь. Я без конца себе это представляю.
Дыхание сперло, ни выдохнуть, ни продохнуть. В животе будто запорхала тысяча злых мотыльков.
У меня нет слов. Этой женщине двадцать пять лет, и по какой‑то неведомой причине она мечтает со мной переспать. Меня насквозь пронзили ее слова. Каждый нерв звенит. А в мыслях она уже голая, лежит, томно раскинувшись на постели.
– Ой, – проронил. Терплю, сжав кулаки, чтобы не распускаться.
Она не смотрит, а мне уже страшно, что будет, если только она обернется. Боюсь, не совладаю с собой. Нора вымыла миску, промокает насухо полотенцем.