— Понимаешь, какое дело, — сатир сделал маленький шажок в моем направлении и снова замер. — Ты вчера упала немного, а потом… Эм… А что ты вообще помнишь?
— Я помню, что ты меня оберегать обещался! И в обиду никому не давать! — для пущей верности начала всхлипывать и прибавила в голосе жалостливые нотки. — Стоило один разочек в обморок упасть, так всё, со счетов списали, верёвками всю обвязали, а дальше-то что? Камень на шею и в ближайшую речку? Так, да?!
— Ну что ты мелешь?! — Хаим, скривив недовольную физиономию, приблизился ко мне вплотную. — Это ведь всё ради твоего же блага. Ладно бы простой обморок — для девиц твоего возраста это простительно, даже нормально, но ты же им не ограничилась! Скажи ей, Параур?
Из толпы прибывших вышел тот самый красавчик, который меня с пола поднимал и, пока он рот не открыл, я его лучшим в этой компании считала.
— Дело в том, что вы впали в состояние, близкое, я бы сказал граничащее со смертью, шесми. Оно характеризуется резким ослаблением реакции на внешние раздражения, полным отсутствием рефлексов с нарушением глубины и частоты дыхания, а также нарушением температурной регуляции.
Хм, никогда я себя дурой не считала, и уж тем более другим таковой казаться не собиралась. Сделав серьезное лицо, закивала и вынесла свой вердикт:
— Ну, всё хорошо, что хорошо кончается. Частота дыхания теперь в норме, рефлексы тоже на месте… Только не нужно обращаться ко мне, как к драконше, я не из их числа. Зовите меня просто Агата, хорошо? Так зачем меня связали, если я и так того собиралась?
— Потому и связали, думали, ты — того… Помнишь, как Митрофана-покойника связывали? Потому как обычай такой, чтобы он, в неестественной позе окоченев, народ не пугал. А его всё равно перекорёжило всего, еле в гроб пихнули!
В повисшей тишине на Ратика уставились восемь шокированных пар глаз. Первым отмер Параур и молча отвесил парню весьма звонкий подзатыльник. Следом очнулся Хаим:
— Вот что ты мелешь?! Говорил же, нужно рот ему заклеить, сил моих на этого оглоеда больше нет! — сатир принялся споро развязывать веревки на моих руках и ногах, объясняя: — Не слушай его, Гатька. Дело всё в том, что ты, так и не выходя из обморока своего странного, метаться жутко начала. А следом за тобой и Рид разбушевался. Выл в камере, на стены бросался. Мы тебя связали, вчетвером еле сдержать смогли, а потом так же внезапно стихли вы оба. Ты, вроде как, уснула спокойно, а мы все к Ридъяру кинулись, проверять…
— Как он?
— Жив, здоров и вполне разумен, — Параур снова оказался в зоне моей видимости и, очаровательно улыбнувшись, посмотрел мне в глаза. — Только почему-то нам кажется, что вы этому немало поспособствовали, шесми. Не хотите ли прояснить ситуацию?