Тут вспомнился сухой треск раздавленной гортани и тепло чужой крови, потекшей по руке; меня затрясло. Подобным образом имел обыкновение убивать печально знаменитый Прокруст, мой несчастный отец. Тогда, когда не терял над собой контроль и попросту не разрывал жертв на куски.
Что еще я взял от него? Что перешло по наследству и до поры до времени дремлет в подсознании?
Что, а?
— Кстати, малыш! Безумно рад видеть тебя в добром здравии! — сказал лепрекон, застегнув последнюю пуговицу ширинки. — Но вряд ли папенька мог бы тобой гордиться!
Я молча развернул лежавший на каменной ступени пиджак. При виде пистолета надоедливый коротышка выставил вверх средний палец и шагнул с парапета в реку. Плеска воды не прозвучало.
— Чтоб ты сгинул! — в сердцах выругался я, отцепил от «Цербера» съемную кассету, вынул стреляные гильзы и зашвырнул их на глубину. Перезарядил оружие и убрал его в карман брюк.
Потом принялся замывать обнаруженные на манжетах капли крови, бурые и уже подсохшие, но до конца их не оттер, поскольку безумно захотел есть. Закружилась голова, желудок начало резать от голода.
Сплюнув под ноги струйку розовой слюны, я тыльной стороной ладони вытер губы, и хоть во рту продолжал стоять металлический привкус крови, пить из реки не стал, вместо этого положил на язык малиновый леденец. И дело было вовсе не в брезгливости из-за беспардонной выходки лепрекона, просто воды Ярдена в пределах Нового Вавилона содержали столько разнообразных химических соединений, что могли прикончить и оборотня. А то и зомби упокоить.
Вот нисколько бы не удивился. Воистину — святая вода нового времени.
До Леонардо-да-Винчи-плац, где располагалась лавка Александра Дьяка «Механизмы и раритеты», добирался окольными путями, да и в окрестностях Императорской академии изрядно покружил в безуспешных попытках выявить возможную слежку. Благо мой внешний вид особого удивления у местных обитателей не вызывал. Помимо студентов технических специальностей, опрятных и подтянутых, на извилистых улочках исторической части города хватало и растрепанных гуманитариев. Учащиеся высокой школы искусств и слушатели театральных курсов зачастую и вовсе выглядели еще хлеще меня.
Пока шатался по округе, на глаза попался фонтанчик с питьевой водой, тоненькой струйкой бивший из стены старинного на вид дома. Я умылся и напился, потом сунул в чашу левую кисть и держал ее там до тех пор, пока пальцы не начали отниматься, а холод не заморозил боль.
Так себе обезболивающее, но ничего более действенного у меня сейчас не было.
Когда я переступил порог лавки, Александр Дьяк в изумлении округлил глаза, хрипло выдохнув: