— Санек не успел сказать, ты пришел, — понуро ответил я.
— Значит, я помешал вашей торговлишке, купцы иголкины? А ну, пойдем! И предупреждаю, что если в милиции будут спрашивать, где и когда нашел печать, расскажи всю правду. Понятно?
— Понятно… — Тут же в голове моей молнией мелькнул наказ отца: про оттиски на книге — никому ни слова. И я решился спросить: —А про книгу?
— Про книгу забудь! Ее у нас сроду не было! — И тут же поправился. — Нет!.. Она у нас была, но ее взяла почитать тетка Лукерья из Кривощекова и до сих пор не привозит. Наверное, вся семья читает, а не то и вся деревня, чего доброго и зачитают. Запомнил?
— Запомнил, — твердо ответил я и немного осмелел.
Наверное, от радости, что первый раз в жизни отец меня как большого включает в безобидный заговор.
Мы вышли на улицу и направились к центру села. Мама вдогонку крикнула:
— Куда?
— За кудыкину гору! — строго бросил отец и зашагал еще быстрее.
Я за ним еле поспевал. Мишка, которого отец не позвал с собой, семенил от нас сторонкой, будто бы он не с нами, с каждой минутой ожидая отцовского окрика: «Домой!» Чем-то в эти минуты брат напоминал мне собачонку, которую хозяин не желал брать в поле и уже не раз прогонял от телеги кнутом. Но она никак не хотела отставать, опасливо бежала сторонкой, то и дело останавливаясь, оглядываясь на дом и вместе с тем не спуская глаз с хозяина. Только с годами я понял: мы с Мишкой были не только братья с разницей в два года, мы были слившиеся в один неразвязный и неразрывный узел судьбы, дружбы, любви.
Проходя мимо площади, где аттракционные страсти — визги, крики, звуки гармошки… — были в полном разгаре, я остановил взгляд на качелях. Три лодки, одна за другой, круто взмывали к небу, готовые каждую минуту опрокинуться. И я пожалел, что надумал утром лезть под деревянный настил, где мне попалась эта злополучная печать. «Лучше бы полтинник или гривенник… С этой печатью только наплачешься… Опять же на кого попадешь… Иной и денег не заплатит и в милицию отведет…»
А Мишка, изредка подавая мне знаки, что он со мной, незримо для отца следовал сторонкой, обходом, за нами. Я знал, что он переживает за меня, и хотел каким-нибудь знаком или жестом успокоить брата, но не знал как. Крикнуть — услышит отец и прогонит его домой.
Милиция находилась в одноэтажном кирпичном доме старинной кладки. Окна обрамляли резные наличники. Весной этот дом утопал в кустах махровой сирени. Прохожие и сорванцы-мальчишки рвать ее боялись — решетчатые окна милиции пугали. Увядая, грозди сирени уже в июне висели поникшими блеклыми лохмотьями на зеленых кустах.