— Вымой хорошенько, а я тебе подорожник привяжу.
— Ничего, сынок, не горюй, дождемся письма из Сибири, может, и уедем отсюда. Там учиться будешь, там, говорят, другие правила, всех в школу берут, — утешала мама Сережу.
За разговорами никто не заметил, как Петька и Толька за спиной деда, сидевшего на табуретке, выпотрошили котомку Сережи и разложили на полу ее содержимое: три коробки цветных карандашей, гребенку, роговой частый гребешок, коробочку нюхательного табака и четыре разноцветных резиновых чертика.
— Кто вам разрешил? — рассердился Сережа, поднял с пола свои гостинцы и положил их на стол.
— Это тебе, мама, — протянул он гребенку матери. — А это, дедушка, тебе. Колька сказал, что нюхательный табак в таких красивых коробочках посылают в Москву Михаилу Ивановичу Калинину. Говорят, он тоже нюхает.
Довольный подарком, дедушка притянул к себе Сережу и поцеловал его в щеку.
— Молодец, внучек, уважил, давно слыхал о таких коробочках.
Нам с Мишкой досталось по коробке цветных карандашей, на которых стояли инициалы наших имен: М и В.
— А это, — Сережа положил ладонь на третью коробку, — моя, не смейте трогать.
Затаив дыхание, мы, младшие братья, не сводили глаз с чертиков, нервно ждали.
Но Сережа не торопился.
— Вот, бабушка, что я купил для тебя в самом главном магазине Моршанска. Больше нигде не продают.
И он протянул гребешок радостно улыбнувшейся бабушке.
— Вот уж угодил-то, полгода нигде не могу купить, — сказала бабушка и, склонившись над внуком, поцеловала его.
Когда дошла очередь до младших братьев, те аж затанцевали у стола. Сережа взял красного чертика, надул его, а когда отвел ото рта, изба огласилась пронзительным визгом, в котором отчетливо слышалось: «Уйди, уйди, уйди»… Звук этот повторялся до тех пор, пока резиновый шарик выпускал воздух.
Восторг и счастье светились в наших глазах.
— Зовут эту игрушку — чертиком, — сказал Сережа, протягивая младшим братьям по красному чертику, — а теперь дуйте.
Бабушка заткнула уши, когда изба огласилась визгом чертиков.
— Будет, анчутки, эдак можно оглохнуть, бегите на улицу, там и дуйте, ишь, разбудили Зину.
— А эти кому? — спросил Толька, протягивая руку к синему чертику.
— А эти потом, пока спрячу.
До самых сумерек слышалось через раскрытое окно с улицы разноголосое «уйди, уйди, уйди».
Когда ребятишки выскочили на улицу, Сережа достал из кармана узелок, развернул его и положил на стол.
— Вот все, что вы мне давали в дорогу.
— На что же ты гостинцы-то покупал? — спросила бабушка.
— На свои.
— Откуда они у тебя? — спросила мама.
— В Рождество Христово наславил. Два рубля семьдесят три копейки.