— Это за чем?
— Видел у тебя в сеннике дуга на крюке висит.
— Висит. И не простая дуга, а с колокольчиком, да еще валдайским. Куплена ни где-нибудь в Моршанске или в Тамбове, а в Москве, на бегах. Для Орлика своего старался. Да не пришлось ему позвенеть над его гривой. Теперь гепеушники на Орлике красуются. — Дедушка подошел к гнедому жеребцу и провел ладонью по его крутому загривку. — Хорош, хорош… — И, отряхнув ладонь, сказал:
— Ну что ж, пойдем, послушаем звон валдайский.
Следом за дедом нырнули в сенник и мы с Мишкой.
Мужик с Буховки снял со стены дугу, тряхнул ее, и по сеннику рассыпался нежный звон. Он стоял долго, медленно затихая.
— Ну что, Михаил Иванович, срядимся? За ценой не постою.
Дедушка сел на лавку и о чем-то задумался.
— Ладно, Кузьмич, уступлю я ее тебе, но не за деньги.
— А за что?
И на этот раз дедушка ответил не сразу:
— Помочь мне твоя нужна.
— Говори, столкуемся.
— На той неделе, але попозже, семью Егора отвезти нужно на Вернадовку. — И, чтобы избежать расспросов, дед продолжил: — Куда, не спрашивай. Загад не бывает богат. Довезем их до станции, посадим в поезд и вернемся назад. Вот тогда-то, Кузьмич, московская дуга с валдайским колокольчиком будет твоя.
Василий Кузьмич встал и протянул деду руку.
— Считай, что договорились.
— Не считай, а накрепко договорились.
— В таком случае, Михаил Иванович, договор нужно закрепить. — Василий Кузьмич достал из кармана поддевки бутылку с белой сургучной пробкой, ловко ударил ладонью о днище, и пробка выскочила аж к потолку. — Я ведь к тебе, Михаил Иванович, не с самогонкой, а с «рыковкой», так отец наказал.
— Прости мою душу грешную, о здоровье отца я тебя не спросил. Уж около года не виделись.
— Плох отец, — угрюмо ответил Василий Кузьмич. — Высох весь, доктор сказал, что никакой надежды нет. Уже всем наказ-распоряжение сделал: и мне, и матери, и внуку Андрею — только что с флота приехал, пять годов оттрубил на Тихом океане. Сбруя твоя отцу очень понравилась. Привет тебе передает. Благословил Андрея на женитьбу. Понравилась ему невеста. Из хорошей семьи. Распорядился к венцу ехать на пролетке. Договорился о ней с мельником.
— Узнаю нрав отца твоего. Он и в молодости, когда мы с ним бурлаками тянули баржы от Астрахани до Костромы, был гордым, знал всему цену. Пытались нас старые бурлаки к водке приучить, но мы с Кузьмой держались. Копили. Он — на лошадь, а я на избу.
Василий Кузьмич налил в граненые стаканы водку, разложил на холщовой тряпице хлеб и огурцы, которые принес с собой.
— Ну, будем здоровы, Михаил Иванович.