— Какие альбомы? — ничего не понимала мама.
— Для своих почтовых начальниц. Говорит, что от них все зависит, — с этими словами Мишка сердито бухнул на стол два огромных тяжелых альбома с твердыми клеенчатыми обложками. — Она чё думает, что мне больше нечем заниматься, как писать ей тухлые любовные стишки и тратить последние деньжонки на дорогие открытки?!
Мама с недоумением посмотрела на него, и тогда Мишка с гордостью положил на стол письмо от Сережи. Конверт был заклеен. Мама погладила шершавой рукой сына по голове.
— Молодец, не распечатал.
И тут на наше счастье мамина «тактика» сработала. Все младшие оказались на месте. Зина в горенке наряжала деревянную куклу в платьице, которое сшила мама из цветных лоскутков старого, уже изношенного платья, а Толик и Петька только что вернулись с огорода, где, вооружившись осиновыми дрынами, с криками и угрозами гоняли двух телят.
А Мишка, потеряв терпение, просил:
— Ну, читай же, читай!
И мама, оглянувшись на малышей, на секунду задумалась, но тут губы ее дрогнули, и она начала читать:
«Здравствуйте, мои дорогие, мама, папа и бабушка, а также мои братцы Миша, Ваня, Толя и Петя и моя милая сестренка-раскрасавица Зиночка. Сообщаю, что доехал я благополучно, проводница даже дала мне постель. Я хоть и прилег, но ни на секунду не мог уснуть. Все думалось, как меня встретят крестный и крестная, что они подумают, раз мне не разрешили учиться дальше. Но тревоги мои оказались напрасны. Встретили меня душевно и ласково, поняли мое горе и заверили, что здесь, в городе, на их харчах будет жить спокойнее и легче. Дядя притащил из чулана узенький топчан и поставил его в горенке, головами к иконам, нашелся и почти новенький матрац. Крестный отдал мне свою пуховую подушку, а себе взял жесткую, перовую. Я отказывался, но он настоял на своем. Крестная утром нажарила таких котлет из свинины (неделю назад зарезали поросенка), что я даже не помню, когда я ел такую вкуснятину.
На второй день после приезда мы с крестной пошли в школу на улице Дуси Ковальчук, по которой ходит трамвай. Его конечная остановка у водокачки, куда мы с тобой, мама, не раз ходили за водой, несли ее на коромыслах. Директор школы нас принял сразу же, посмотрел мой табель, в котором у меня из сорока восьми четвертных и годовых отметок сорок четыре „очхора“ и четыре „хора“, зачем-то вызвал завуча. Та тоже Молча посмотрела все мои отметки, а также четыре похвальных грамоты, которые я получил в Убинской школе и спросила, почему я переехал в город. Тут вступила в разговор крестная. Она расплакалась, рассказала в какой нужде живет наша семья из десяти человек. А им, мол, Господь деток не послал, а живут они в новом бараке, дядя-крестный работает каменщиком и получает хорошо. Крестная так расстроилась и так расплакалась, что завуч поднесла ей стакан холодной воды и начала ее уговаривать. Мне даже показалось, что растрогался и директор, хотя он уже пожилой, постарше нашего папани. Встал, улыбнулся мне, похлопал по плечу, пожал крепко мне руку и сказал: „С завтрашнего числа ты, Сережа, ученик 9-го „А“ класса“. Спросил меня об учебниках и наказал, чтобы не опаздывал к урокам.