Стоящий рядом прошипел: — Прикуси язык, дурак! Ты забыл, что нельзя называть никаких имён?
Ален усмехнулся разбитыми губами: значит, лорд Фёрт. Он самый старший из заговорщиков и самый решительный. Ишь, не побоялся выкрасть Главного дознавателя. За одно это полагается смертная казнь. Но он уверен, что о похищении никто не узнает. Сгинул где-то на просторах королевства Семи Холмов лорд дар Бреттон и следов не оставил. А то, что следов не останется, Ален был уверен.
Старый лис почувствовал опасность и решил, что со смертью Главного королевского дознавателя сгинут и многочисленные улики его измены. Оказывается, лорд Ален, вы довольно предсказуемы. Похоже, заговорщикам известно, что, пока вы, самолично, не убедитесь в достоверности имеющихся сведений, никаких обвинений предъявлено не будет.
Но вначале будут пытки. В этом Ален не сомневался. Лорд Фёрт должен точно знать, что известно о его преступной деятельности. Шансов на спасение нет, значит, надо тщательно подготовиться к будущему разговору. Голова нестерпимо болела, но он старался не обращать на неё внимания, как и на боль в избитом теле.
Наёмники и их пленник опять скакали по дороге, и Ален, с трудом удерживая затухающее сознание, понял, что они приближаются к деревне, где они ночевали с Констанцей. На одной из стоянок его силой напоили каким-то питьём, и он вскоре почувствовал, что его неудержимо клонит в сон. Всё правильно. Связанные руки, заткнутый рот и сонное зелье не позволят применить ему даже имеющиеся малые силы ведьмака.
Мысль о Констанце обожгла огнём, на минуту прояснив разум. Только бы Джорджий догадался побыстрее отправить её в столицу! Печально, что он никогда больше не увидит её, но он страстно желал, чтобы девушка как можно скорее покинула Синайю. Ален знал, что никакие, даже самые страшные пытки не заставят его признаться в том, что она была с ним.
Его грубо скинули со спины лошади и отволокли в старый сарай в глубине постоялого двора. Сквозь полуобморочное забытьё он слышал, как подошедший работник велел поставить лошадей в ближайшую к сараю пустую конюшню. Руки не развязали и кляп изо рта не вытащили. Ален, в тупом оцепенении лежал на охапке полусгнившей соломы и пытался обдумывать свои дальнейшие действия. Думалось плохо, мешала боль во всём теле. Он совершенно не чувствовал рук, заломленных за спину и туго стянутых верёвкой.
Внезапно его внимание привлёк шорох за стеной сарая. Лунный свет в небольшом окошке под потолком померк. Какая-то фигура протиснулась в отверстие, и дрожащий голос Констанцы прошептал: — Ален? Вы живы?