Полны ли их глаза жизнью и эмоциями, или же они пусты и безразличны.
С Фейри все немного хитрее, поскольку они могут надевать чары, но я была королевой Фейри и ши-видящей, так что я обратилась к своему внутреннему озеру и потребовала показать мне правду. Чувствовал ли Круус, как это показывали его глаза, или он был пуст внутри? Могла ли я дотянуться до него? Насколько хорошей была его лучшая часть?
Моего озера там не было.
Мне потребовалось мгновение рефлексии, чтобы осознать, что я никогда не находила свое озеро. Этот чернильно-черный, полный воды грот всегда был обиталищем Синсар Дабх, а не моим. Мое озеро не было темным, оно было десятью футами цвета тропического прибоя, и поверхность его сияла на солнце. Мое озеро не было полно тенистых призраков, завитков влажного мха и реликвий, которые я не могла осознать, в нем плавали яркие руны, заклинания и все знания, о владении которыми я даже не подозревала.
И вновь я сказала: Покажи мне правду.
И вновь я увидела то же самое. Круус не был одним из плохих парней. Я попробовала чудовищность на вкус. Это была Синсар Дабх.
— Если бы я встретила тебя первым, — тихо сказала я.
— Ты могла бы меня полюбить, — закончил он за меня. — И если бы ты полюбила меня, — сказал он и остановился.
— Ты мог бы измениться.
Он подарил мне горькую, но прекрасную улыбку.
— Ты даже не пыталась призвать меня. Ни разу ты не посмотрела на потолок или небо и не произнесла мое имя. Вот как мало ты обо мне думала.
— Так просто? Ты просто ждал, пока я попрошу?
— Тебе потребовалось слишком много времени. Теперь тебе придется заплатить, — его золотой взгляд остановился на моих губах, глаза прищурились. — Я могу умереть, и — сколько ни продлится разумная жизнь — войти в историю как ублюдок, который обрек целую вселенную на гибель. Или я могу умереть мучеником и войти в историю как чемпион, который спас ее. Когда остается лишь твое наследие, это начинает иметь значение. Так или иначе, очень скоро моя история будет написана. Это все, что мне осталось. Мое имя.
— Ты не собирался позволить нам умереть. Ты планировал вернуться.
— Ты должна была меня попросить! — прорычал он, затем собрался и вновь стал надменным могущественным Войной.
— Я попросила. Я здесь, — быстро сказала я. Наше перемирие было хрупким. Один неверный шаг, и все порушено. Я буквально ощущала злость, прокатывающуюся по нему густыми удушающими волнами. Я чувствовала его печаль, его отчаяние, его хрупкое намерение умереть нашим героем.
Но оно там было.
Он накрыл ладонью мой подбородок, приподнял мое лицо и посмотрел на меня.