Впрочем, его аргументы значили, вероятно, гораздо больше, чем просто попытка обосновать отвергнутые заигрывания. Распутин явно находился под влиянием полученных в юношеские годы впечатлений от секты. Хотя он и не считал себя причастным к «хлыстам», их мышление до такой степени засело у него в голове, что духовные сферы становились идеально доступными после преодоления физических преград или, по крайней мере, преодоление физических преград способствовало их достижению. Распутин пытался быть лидером в беседе, как и подобает «старцу» по отношению к «ученикам». Он старался утвердить этот авторитет по отношению к другим, как правило, представителям женского пола, физически подчиняя их себе.
Городское общество, где Распутин поначалу был новичком, постепенно развратило его. Так, например, он перенял некоторые аргументы своих поклонниц — аргументы, с помощью которых те старались оправдать свою готовность принадлежать Распутину перед ним и перед Богом. Распутин усвоил их теории — о добродетельной любви, подаренной Богом, о любви, освобождающей от плотских страстей (для высшего блаженства). Эти теории хорошо укладывались в его религиозную концепцию, они способствовали приближению к нему «жертв», над которыми он потом мог издеваться.
В глубине его души все еще тлела искра некогда страстного желания черпать силы в аскетической жизни, о чем можно догадаться, наблюдая за его длящимися часами медитациями. Похоже, что Распутин и в самом деле верил в услышанную им во время посещения Афона легенду о том, что якобы крест Господень возник из дерева, посаженного Лотом — тем самым Лотом, который находился в греховной связи с собственными дочерьми: «Даже сам Господь не боится возвеличивать такие грехи! Лот виноват, что поддался великому соблазну, но он покаялся. И Бог его простил — это значит, что даже дьявола можно спасти…» — заверял Распутин своего знакомого Меньшикова. Но даже резкие замечания Меньшикова, что эту историю невозможно найти в Библии, и предположение, будто «греческие монахи знают, что могут внушить русским паломникам все, что угодно», кажется, не смогли разубедить Распутина.
Насколько возросла самоуверенность Распутина уже в первые годы его пребывания в Петербурге, рассказывает Владимир Бонч- Бруевич, знакомый Распутина. Григорий Распутин впервые пришел в салон, принадлежащий аристократической семье Икскюль, интересовавшейся религией.
«Свободно и непринужденно он вошел в салон, порог которого никогда не переступал раньше, и, проходя по ковру, обратился к хозяйке дома: „Ну, моя дорогая матушка, у Вас здесь все стены увешаны как в музее, а при этом одной только картины хватит, чтобы накормить пять голодающих деревень. Радостно видеть, как тут живут, в то время как там молодые мужики умирают от голода…“. Когда его представляли другим гостьям, он обычно сразу задавал вопрос: „Замужем? А что твой муж? Почему ты пришла одна? Если бы вы были вместе, я смог бы видеть, как ваши дела, как вы живете…“».