Она посмотрела на Дина своим особенным взглядом, оценивающим и невозмутимым.
– В чем дело? – спросил Дин.
– Ни в чем. Просто думаю о тебе.
– Что можно думать обо мне?
– О том, что из тебя выйдет.
Он нервно рассмеялся.
– Как это понимать?
– Ты знаешь, что я имею в виду. Я имею в виду твоего ребенка, Дин.
Он вздрогнул. Он ожидал, что она заговорит об этом, но она все равно застигла его врасплох. В его жизни было лишь два человека, которые говорили с ним об Айседоре. Одним из них была Роза, но Дин по-настоящему не слушал, что она говорит. Ее голос для него звучал как отдаленные стенания, как гудок нефтяного танкера в нескольких милях от берега. Другим человеком была его мать, но она никогда не подталкивала Дина к действиям. Она позволяла ему двигаться по инерции в школьные годы и не сказала ни слова, когда он перестал играть в футбол, хотя тренер говорил, что у него есть хорошие задатки. Она позволила ему уйти с подготовительных курсов по кейтерингу и гостиничному бизнесу и устроиться водителем грузового фургона, а теперь она не прикладывала никаких усилий к тому, чтобы он почувствовал ответственность за свою маленькую дочь. Время от времени мать говорила о своих визитах к малышке. Она показывала ему фотографии Айседоры в своем телефоне и говорила что-нибудь невинное, вроде: «Она такая милая, Дин. Просто маленькая куколка!» Дин мимолетно просматривал снимки и кряхтел. На самом деле ему не хотелось смотреть. Он замечал волосы, носик-кнопку, розовую футболку, а в последнее время и улыбку. «Теперь она улыбается, Дин, улыбается как ангелочек». Но Дин не видел целого. Если бы он увидел целое, ему пришлось бы впустить дочку в свою жизнь. Если он сделает это, то она останется там навсегда, словно незаживающий шрам, что бы он ни делал и куда бы ни отправился.
Впервые кто-то, кроме его матери или матери Скай, назвал Айседору «твой ребенок». Томми всегда называл ее «малышкой».
– А что насчет нее? – опасливо поинтересовался Дин.
– Не делай вид, будто не понимаешь. Она – твой ребенок. Ты не видел ее с тех пор, как она появилась на свет. Что ты собираешься с этим делать? – Голос Лидии звучал ровно и размеренно. Ее тон был не резким, а доброжелательным. Но вопрос все равно расстраивал Дина. Он обнаружил, что от подступающей ярости сжимает кулаки под столом.
– Я ничего не собираюсь с этим делать, – сказал Дин, презирая звук собственного голоса, заполнившего пространство между ними, презирая себя за то, что показывает Лидии другую сторону своего характера – грубую, невоспитанную, ребячливую сторону.