Дин протиснулся вдоль скамьи и обнаружил, что сидит рядом с кузеном Скай. Тот был на десять лет старше и на добрый фут выше, чем Скай. Он смерил Дина непроницаемым взглядом.
Дин сунул палец за воротник рубашки стоимостью 3,99 фунта и немного оттянул его. Мать Скай сидела прямо перед ним. Она почувствовала присутствие зятя и обернулась; ее лицо было маской подавленной неприязни, из которой она выдавила улыбку. Она прошептала «добрый день» и, когда он ответил тем же, одними губами прошелестела: «Ты в порядке?» Дин закивал, но остановился, когда осознал, что он не должен быть «в порядке», и вообще, все далеко не в порядке. В результате он пожал плечами и сконфуженно улыбнулся. Она похлопала его по руке и отвернулась. Она выглядела ужасно. Просто отвратительно. Она взяла свое убитое горем лицо и расписала его множеством красок и эмульсий, превратив себя в подобие трансвестита, в страшилку для детей.
Гроб Скай был белым с золочеными ручками. На верхней крышке были буквы СКАЙ, выведенные розовыми бутонами. Там была и ее фотография, большой черно-белый портрет, на котором она улыбалась. Дин не мог вспомнить, когда он в последний раз видел улыбку Скай.
– Чудесная фотография, – прошептала мама ему на ухо.
Он кивнул. Так и есть. Скай была красивой девушкой.
Церковная служба закончилась. Люди начали вставать и произносить речи. Они хотели, чтобы он тоже что-нибудь сказал, но он отказался. Дин ни разу в жизни не выступал перед собранием людей и сейчас не собирался этого делать. Это был не его день. Это было вообще не о нем. Это было о матери Скай, о ее сестрах и о ее причитающих подругах.
Всего было произнесено одиннадцать речей; в конце концов Дин перестал слушать. Слова «ангел», «прекрасная» и «принцесса» сыпались с такой частотой, что он бы не удивился, если бы из церковного органа полилась мелодия «Свечи на ветру». Но в итоге он и пятеро других мужчин взгромоздили на плечи довольно легкий гроб и покинули центр под звуки хорала «Аве, Мария».
После того как гроб Скай опустили в землю и все по очереди бросили туда горсти земли, розы и плюшевых мишек, толпа рассеялась, но Дин остался. Какое-то время он стоял у края могилы, а мать Скай и его мать обвивали его руками. Дину хотелось ненавидеть тяжесть их пожилых, напудренных и надушенных тел, прижатых к его телу, но вскоре он сдался, и они простояли в такой позе еще несколько минут, после чего его мать сказала:
– Пойдем, они будут ждать нас.
– Еще минутку, – попросил он. – Я вас догоню.
И вот теперь он стоял один под ярким солнцем и нашаривал в кармане пачку сигарет, хотя обещал Скай бросить курить. Он вдохнул дым, а потом опустился на корточки в одном футе от места последнего упокоения Скай. Он смотрел на забросанных грязью набивных зверушек, на сломанные стебли одиночных роз, похожих на трагические жертвы суицида, и на полускрытое рыхлой землей фото Айседоры. Она смотрела прямо в камеру широко расставленными глазами, и на какое-то мгновение показалось, что она смотрит прямо ему в душу. Точно такое же ощущение возникло у него, когда он увидел ее вскоре после рождения. Он сглотнул и отвел взгляд. Дочка была непосильной ношей для него. Слишком умная, слишком сильная, слишком хорошая.