До сих пор.
Он добрел до края могилы, сжимая окурок между губами. Потом он распростерся на земле и попытался правой рукой дотянуться до фотографии, но кончики его пальцев не доставали до крышки гроба Скай, где лежала фотография. Ему придется оставить ее здесь, бросить свою малышку точно так же, как он бросил ее в клинике. Какое-то время Дин лежал там, свесив руки и голову над разверзнутой могилой и глядя на фотографию Айседоры. В небе над ним собрались облака, и погода начала успокаиваться. Он ощутил, как ветер поднялся и куда-то улетел, заговорщически прошелестев в кронах деревьев позади. Наступили тишина и спокойствие, и Дин впервые оказался наедине со своими двумя женщинами: Скай в блестящей белой коробке, Айседора на усеянной грязными пятнами фотографии. Наконец пришли слезы – большие, тяжелые капли, падавшие из его глаз прямо в дыру, выкопанную в земле.
Он оставил Скай там, с плюшевыми медвежатами, цветами и ее дочерью, с последним даром своих слез, и пошел искать свою мать, чтобы затеряться среди пива и человеческого общества.
Когда в среду утром Мэгги пришла в хоспис, Дэниэл полулежал в кровати, держа в руке кружку чая и перелистывая газету. Он добродушно взглянул на Мэгги поверх своих узких очков для чтения.
– Bonjour, – сказал он, и в его словах прозвучала улыбка, которая не отразилась на лице.
Мэгги была застигнута врасплох. Вчера, когда она покинула его, он заснул после долгих метаний и бормотания о вещах, не имевших никакого видимого смысла. В какой-то момент он повернулся к Мэгги со слюной, пузырившейся в уголках рта, и пробормотал: «Это ты. Ты есть. Не! Позволяй! Мне! Умереть!» Она поговорила с дежурными сестрами, и они сказали: «Возможно, это потому, что метастазы проникают в мозг. Это значит, что его поведение становится более сумбурным». Мэгги боялась уходить из дома сегодня утром, боялась того, что может обнаружить. Насколько ей было известно, Дэниэл мог умереть в любой день. Она принесла ему немного сухофруктов и орехов в йогуртовой оболочке, купленных в недавно открывшемся магазине, и Дэниэл с затаенным удовольствием смотрел на бумажный пакетик, когда она достала его из сумки и положила перед ним.
– Ну, как? – сказала Мэгги. – Сегодня вам лучше?
Дэниэл кивнул и отложил газету.
– Сейчас я чувствую себя очень хорошо, хотя и не знаю почему. Возможно, мне действительно становится лучше. – Он сухо рассмеялся, и Мэгги неуверенно улыбнулась. Шутки такого рода обычно выводили ее из равновесия. Черный юмор. Юмор висельника. Мэгги не имела того свойства характера, которое позволяет смеяться перед лицом невзгод. Для нее единственным отношением к смерти было мрачное уважение.