Через полтора часа она уже выходила из поезда на станции "Кропоткинская".
— Здравствуйте, тетя Люда, — сказала Наташа, когда Людмила Ивановна открыла ей дверь..
— Ах, Господи, Наташа! Входи, входи скорей! Куда ж ты пропала?
— Пропала, тетя Люда, так получилось…
— "Получилось", — передразнила Людмила Ивановна. — Что ж хорошего, что получилось? Вешай свой плащ сюда, — она показала на прибитый к дверному косяку крючок. — Тебя тут разыскивали-разыскивали, а мне и сказать-то нечего: куда делась, куда пропала?
— Кто разыскивал?
— Да приходил такой, интересный, француз, что ли…
Наташа почувствовала, как у нее слабеют колени.
— Когда, тетя Люда?
— Да, Господи, когда… Недели две-три как вы переехали, точно не помню…
— И что вы ему сказали?
— Что сказала, да то и сказала: мол, переехали, квартиру продали и переехали. Уж он убивался, бедный! Говорит, звоню, звоню, никто не подходит, вот сам и приехал. А я ему: телефон-то, говорю, у них не работал. Ну и рассказала ему: говорю, так, мол, и так, мать у ней заболела и сынок тоже, а почему квартиру продали и куда переехали — не знаю. Ты бы хоть позвонила, сказала, что да как, или Зина бы позвонила, если тебе некогда….
— Тетя Люда, разве вы не знаете? — спросила Наташа и добавила совсем тихо: — Мама ведь умерла.
— Ой, Господи, ты что говоришь-то? — Людмила Ивановна перекрестилась. — Откуда ж мне знать, что ты? Когда?
— Двадцать первого июня. Разве Виктор вам не сказал?
— Упокой, Господи, ее душу… — Она опять перекрестилась. — Никто ничего не сказал… Какой Виктор?
— Который живет в нашей квартире…
— Не сказал, ничего не сказал. Я его и видела-то всего один раз.
— Я просила вам передать, думала, вы, может быть, захотите прийти проститься…
— Ах, Господи, да как же это? Конечно, пришла бы, а как же? Сколько лет рядом прожили… Ах, Господи, как же так? Упокой, Господи, ее душу… Какая она хорошая была женщина, ты бы знала! Что, сердце прихватило?
— Да, тетя Люда, сердце.
— Ну, хоть она не страдала… Мне Зина-то сколько раз говорила: только бы умереть сразу, не болеть, а то уж больно обузой быть не хочется. Вот Бог и дал. Ах ты, Господи… вот в чем дело-то… А я смотрю, не позвонит никто, не зайдет, не скажет. Ну, думаю, пропали. Ты сама-то как? Тебе теперь без матери…
— Да, тетя Люда, — Наташа сделала усилие, чтобы не расплакаться. — Вы-то сами как живете? Не болеете?
— Да в мои годы жаловаться-то грешно: жива, да и ладно. Тут поболит — пройдет, там поболит — пройдет. Ничего, я не жалуюсь.
— Слава Богу, что не болеете… Он мне никакой записки не оставил?
— Записки? Ах, Господи, да что ж это я? Оставил, оставил, погоди, — Людмила Ивановна бросилась к комоду, бормоча на ходу: — Памяти-то совсем не стало, что ты будешь делать! Вот, — она достала сложенные листки. — Что оставил, все сохранила. И ему сказала: пишите, мол, все передам. На вот, бери.