— Ну, об этом знаем мы, да старшие хранители эрмитажных коллекций, — резонно заметил Гаевский. — А преступник вряд ли слышал фамилию Питри, да и слово «диорит», уверен, ничего ему не скажет. Во всяком случае очень странно, что преступник, похитив статуэтку из чёрного камня, не тронул предметы из золота и драгоценных камней, лежавшие рядом.
— Это точно? — тут же уточнил Иванов. — Может, всё же, что-то прихватил?
— Нет, из шкафов с египетскими древностями ничего более не исчезло, — ответил Эггле. — Кроме пропавшей статуэтки богини Таурт налицо полное совпадение содержимого шкафов с описью Александры Васильевны.
— Может, кто-то из полицейских похитил статуэтку при осмотре места преступления ещё до того, как шкафы были опечатаны? — задал вопрос Иванов. Он ни к кому конкретно не обращался, как бы предлагая каждому поразмыслить над этим.
— Нелогично, — тут же отозвался Гаевский. — Простой человек схватил бы вещицу из золота, а не из чёрного камня. Да и вес у неё, видимо, был совсем немаленький, фунта три, если не больше. Опять же, куда похититель мог её сунуть: в рукав шинели? под полу? в штаны? А потом на протяжении всего осмотра носить с собою? Нет, не может быть такого. Может, сама Барклай куда-то её отдала и не успела исправить собственную опись?
— Тоже как-то нелогично, — заметил товарищ прокурора. — Такая формалистка, педантично составившая опись на семи листах… нет, не думаю. Во всяком случае, и статуэтку и облигации из составленного мною списка следует поискать в вещах Аркадия Штромма.
Сыскные агенты переглянулись с Путилиным. Последний спокойно сказал:
— Так вам, Александр Борисович, и карты в руки: дайте нам ордер и мы пойдём поищем!
А Эггле, копируя манеру действительного тайного советника выражаться полушутливыми фразами, ответил:
— Так я, пожалуй, схожу вместе с вами!
Вечер двадцать девятого апреля 1888 года оказался в столице на удивление тёплым и уютным, как впрочем, и весь прошедший день. Весенний воздух впитал в себя аромат первой зелени, окончательно оттаявшей земли, а вперемешку с ними — будоражащие запахи свежеиспеченной сдобы из кондитерских и кофеен, раскрывших окна и распахнувших двери навстречу долгожданному теплу. Дурманящий аромат плыл над городом, перебивая даже едкий запашок дёгтя, коим извозчики обильно смазывали рессоры своих экипажей. Город словно обезумел от свалившейся на него весны: женщины смело обрядились в платья светлых тонов и прикололи к ним живые цветы, а мужчины отважно сбросили сюртуки на баечке и надели полотняные пиджаки. Похоже, холеричные петербружцы именно в этот день по-настоящему поверили в неизбежный приход лета.