В пятнадцать лет ты решил вступить в Союз польских композиторов.
В заявлении, которое ты подал, были перечислены тринадцать произведений. “Десять этюдов” (в скобках ты приписал: “рукопись в процессе подготовки”). “Десять танцев” (в скобках приписка: “рукопись пропала”). “Соната для фортепиано” (“пропала”). “Вариации на темы Генделя” (“пропали”). “Вариации на темы Коэна” (“в процессе подготовки”). “Концерт для фортепиано с оркестром” (“в процессе подготовки”) и так далее. Только одна вещь из тринадцати – “Сюита для фортепиано” – была готова и не пропала.
Одной-единственной композиции оказалось достаточно: тебя приняли в Союз, сочтя выдающимся талантом.
12.
В Союзе композиторов ты познакомился с молодым, красивым, образованным мужчиной.
– Он появился в моей жизни как маленький раввин, – сказал тот о тебе, когда я спустя сорок лет его посетила. – Да, маленький раввин… – повторил он несколько раз. – Была в нем эта особая, еврейская, тревожность. Ну и безупречный вкус, абсолютный слух и абсолютная музыкальность.
Ты признался ему в любви.
Он растерялся. Он был старше и чувствовал за тебя ответственность.
Ты стал раздражительным, несносным. Не попрощавшись, уходил в середине спектакля; за ужином, замолчав на полуслове, вставал из-за стола. Назавтра объяснял, что почувствовал необходимость немедленно сесть за рояль. Это было похоже на капризы. Он не выносил капризов, но ответил тебе взаимностью. Стал твоим первым любовником.
Как-то в воскресенье он задержал тебя, когда ты собрался уходить.
Ты остался. Вы пили вино, беседуя о любви и о музыке.
Ты снова попытался уйти.
Он сказал: “Останься, еще рано”.
Ты остался.
Вы пошли в постель.
Ты вернулся к себе на следующий день. Удивился, почему бабушки нет дома.
Вечером ты позвонил ему: “Она умерла. Я не был рядом с ней по твоей вине и за это наказан. Заслуженно, потому что выбрал тебя. Меня покарали ее смертью…”
Ты положил трубку, не дослушав извинений. Видеть его больше не хотел.
Спустя много месяцев вы случайно встретились на площади Трех Крестов, там, где до войны находилась косметическая школа “Cе́dib”, а после войны построили здание Комитета по планированию.
Ты подошел к нему:
“Мы должны встречаться. Не могу без тебя…”
Через месяц оказалось, что можешь.
“Он познакомился с каким-то молодым скрипачом”, – рассказывал мне твой друг. Горькая обида сочилась из его слов, сухих цветов на полках, пепельниц, полных окурков, пузырьков с лекарствами и дорожных кофров. Кофры стояли на полу посреди гостиной. Если б не осевшая сверху пыль, можно было подумать, что их пару часов назад сняли с антресолей. Хозяин, видимо, собирался в дальний путь, но передумал.