Я уехал из Польши за день до начала войны. (“Дезертируешь?” – спросил на границе польский солдат и пошел доложить офицеру. Вернуться он не успел – поезд тронулся; я был уже в Румынии[145].)
Эдна осталась вместе со всеми.
Я думал, что она вместе со всеми погибла.
В Нью-Йорке, через два года после войны, у меня зазвонил телефон:
– Это ты, Хаскель? Говорит Эдна…
Она звонила из Гамбурга, отыскала меня через Красный Крест.
– Приезжай! – кричал я. – Я вышлю тебе документы!
– Нет, Хаскель, – сказала она. – Я – сиделка и не могу оставить больных.
В конце концов она приехала. Я встречал ее в аэропорту, она меня расцеловала – и сразу начала озираться по сторонам.
– Ты кого-то ищешь?
Она искала Ральфа. Я не знал, о ком она говорит, думал, они вместе прилетели. Мы прождали добрый час, но никакой Ральф не появился.
– Не беда, – сказала она. – Найдет меня, он знает твой адрес.
Мы пошли домой; вечером она рассказала свою историю.
Она была в Освенциме. С обритой головой, раздетая догола, шла с другими женщинами в газовую камеру. Когда уже входила в дверь, на нее с криком: “Ты здесь? Вон отсюда! Марш работать!” – набросился один из эсэсовцев. Стал ее бить и силой вытащил из толпы. Она пришла в себя в темноте, за бараком, укрытая полосатой робой.
Мы с женой молчали. Что можно сказать человеку, которого спасли на пороге газовой камеры?..
Но Эдна улыбалась:
– Знаешь, кто это был? Ну, угадай, Хаскель.
Мне предлагалось угадать, кем был спасший ее эсэсовец.
– Это был учитель…
Из немецкой гимназии, из Катовице. Наш красавец, наш любимый…
Жена устроила ее сиделкой. Она работала в доме любавического цадика, ухаживала за его матерью. Восторгалась семьей цадика, а старушка полюбила ее как родную дочь. Можете мне поверить: ни у одной сиделки в Нью-Йорке не было лучше службы, чем у нашей Эдны. Дом любавического цадика? Это не только место работы, это честь, почетная награда!
Мы радовались два, ну, может быть, три месяца.
Как-то зазвонил телефон:
– Хаскель? Это Эдна. Я в аэропорту, возвращаюсь в Германию. Ральф меня ждет.
Больше она не давала о себе знать.
Я ее не искал, понимал, что она этого не хочет.
Год… больше года назад я позвонил в Германию, в общину, – узнать телефон еврейского дома престарелых.
Спросил:
– Не у вас ли Эдна…
– У нас, – ответили мне. – Уже довольно давно.
Я попросил передать ей, что я звонил:
– Может быть, она захочет со мной поговорить… Если ей нужна какая-то помощь, позвоните мне.
Эдна молчала. Вскоре позвонила директор дома престарелых.
– Прочитайте кадиш за свою кузину… Вчера исполнился год со дня ее смерти.