Персонажи, с которыми мы встречаемся на страницах ее книг, выступают в троякой роли: свидетелей гекатомбы, проводников в исчезнувший мир и литературных героев. Благодаря этому триединству их образы обретают бо́льшую полноту и выразительность.
Автор отдает себе отчет в том, что круг свидетелей, круг ее героев in spe[167] редеет и сужается. Их и после войны осталось немного, а сейчас с каждым годом становится все меньше. Поэтому Кралль ищет их не только в Польше и Германии, но везде, где удается: в Бразилии и Канаде, в Швеции и Соединенных Штатах. Она торопится. В ее фразах, на первый взгляд простых и спокойных, бьется учащенный пульс. И, будто слова излишне замедляют ритм этой прозы, автор неуклонно сокращает их количество, сводит к минимуму.
Однако перед тем она старается собрать как можно больше фактов, информации, разного рода документов. Беседует, задает вопросы. Десятки, сотни вопросов. Ведь важно всё! И то, как человек был одет, что лежало на столе, что висело на стене, что было видно из окна. Уйма мелочей и подробностей. Притом взгляд этот чисто женский! Мужчина на богатейшие собрания деталей не обратил бы никакого внимания. А ведь именно детали придают миру реальность, приближают его к нам, делают ясным и ощутимым!
В результате рассказанное ею обретает форму самого надежного хранителя прошлого и памяти о прошлом – форму мифа. У мифа свои каноны, и главный из них – генеалогия. Мифический персонаж не берется ниоткуда, у истоков его рождения стоят или предки, или какая-то история – в любом случае, некая общность, числовое множество. Миф – форма кланового мышления, она придает ему прочность и определенность, а клановое мышление требует местоимения “мы” – не “я”, а именно “мы”.
В творчестве Ханны Кралль генеалогия героев играет неимоверно важную роль: уж если кто-то появляется в книге, то преимущественно в родственном окружении: “Последний еврей в Плоцке – Беньямин Штуцкий, сын Гитли и Мошека, брат Регины, Бернарда и Хаима, муж Баси, отец сына и двух дочек…” и так далее (“Улица Борнштайна”). Родословная укрепляет общественное положение человека, доказывает, что он – личность. Что он плод и одновременно создатель величайшей ценности – жизни.
Так же, как сплетаются, перепутываясь, ветви генеалогического дерева, в книгах Ханны Кралль пересекаются и сплетаются людские судьбы. “Мне становится страшно, – признается она в одном из интервью, – когда я касаюсь этих разных, удивительных, запутанных судеб. Эти-то сплетенья я и пытаюсь описывать. Рассказываю о людях, чьи судьбы каким-то невероятным образом перекрещиваются. – И поясняет: – Я пишу не о немцах и не о евреях. Я пишу о матери из маленького местечка возле Зелёна-Гуры…”