Передумал. Забирает у меня почтовую бумагу и протягивает блестящую открытку. На открытке елка с множеством разноцветных шаров и горящих свечей.
– Пиши, – говорит он. – Дорогой Мойше, по случаю Нового, тысяча девятьсот девяносто пятого года желаю тебе много здоровья и…
– И?..
– Ты пиши, пиши. Не знаешь, чего желают на Новый год?
5.
Сына Нинели, Божьей Правнучки, готовил к бар-мицве бородатый еврей, который садится в трамвай на Тарговой.
Он был шойхетом, то есть резником. Искусству ритуального убоя его обучал Исаак Дублин, а Талмуду – Моше Типнис; во всем Рокитне не было более набожных, более ученых евреев.
После шестидесяти нельзя быть резником. Рука может дрогнуть, нож поцарапает кожу, и мясо уже не будет кошерным.
Когда еврей с Тарговой улицы перестал быть шойхетом – последним в Варшаве, последним в Польше, – он решил уехать в Израиль.
Собрал мебель в дорогу, запер в комнате, а ключ спрятал в полотняный мешочек.
Сам переселился в кухню. Там прибывало кастрюль, которые не стоит мыть, баночек, которые не стоит выбрасывать, черствого хлеба, прочитанных газет, рваных пакетов, старых башмаков, крышечек от бутылок, пробок и тряпок.
Вернувшись после утренней молитвы, он снимает черный костюм и в нижнем белье ложится в постель, которую не стоит застилать. Белую бороду и желто-серые худые руки кладет поверх желтовато-серого одеяла. Погружается в недолгий чуткий сон перед полуденной молитвой.
Он хочет поплыть со своей мебелью в Хайфу на торговом судне. Притом бесплатно, и потому отправляется в израильское посольство и просит билет.
Ему отвечают, что это невозможно.
Проходит года два или три. Он отправляется в посольство, просит билет.
Ему говорят, что это невозможно.
Проходит года два или три…
Возможно, из других стран, западноевропейских, ПОЕХАТЬ в Израиль – пара пустяков.
Восточноевропейский еврей не поедет с бухты-барахты.
Он должен СОБРАТЬСЯ – а на это требуется время.
Бородатый еврей с Тарговой улицы, последний польский шойхет, собирается в Израиль уже тридцать лет.
6.
К последнему шойхету пришел еврей средних лет. Тоже восточноевропейский, но с Воли.
На углу Редутовой и Вольской, напротив водоразборной колонки, у его отца была портняжная мастерская.
Воду носили в ведрах на коромысле.
Колонка была красного цвета.
Отец шил костюмы.
Жена фабриканта Кригера заплатила за пошив костюма из шерсти сто пятнадцать злотых.
Отец за пять злотых купил отжималку, за пятнадцать лохань, а остальное проиграл в штос.
Это случилось перед Пасхой. Мать послала детей к раввину. Раввин жил на Вольской, напротив хедера. Пошли все пятеро, он и сестры – Крейндл, Фрейндл, Файге и Ханя. Раввин дал им сорок восемь яиц и пачку печенья.