5.
В телефонной книге 1938/39 есть С… Миколай, адвокат, Пшеязд, 1, телефон 115 313.
Они все там жили: Целина с мужем, ее сын с женой, ее дочка и ты. Влюблялись, играли в покер, танцевали фокстрот, любили ландыши, слали фото из Чехочинека[112]: мужчины в белых панамах, женщины в шляпках с вуалеткой, на один глаз падает волнистая прядь… Доисторические времена. Прямо-таки третичный период, разве что выигравший от изобретения фотографии.
Пшеязд, 1…
В этом самом доме жил студент-медик, Й. С., влюбленный в певицу Марысю Айзенштадт[113].
В этом самом доме жила Хелена, бледная и мрачная – царица бала в львовском Литературном казино – с маленькой дочкой.
Внизу, в кафе “Искусство”, Владислав Шленгель[114] читал свои стихи.
Да, этот самый дом. Два подъезда, вход с улицы Лешно.
6.
Компаньоном Целины С. стал, как я сказала, доктор Мушкатблат.
Звали его Перец, после крещения он стал Болеславом. Жена Рута работала администратором в фирме “Cе́dib” на площади Трех Крестов. Двумя детьми занималась “панна Марыня”. За накопленные на службе у Мушкатблатов деньги она купила на Сенной скромную квартирку. Когда дети пошли в школу, окончила курсы кройки и шитья пани Вишневской, самые дорогие в Варшаве: обучение стоило двести злотых, это не считая мелков и бумаги для выкроек.
Началась война. (Закончились доисторические времена: арфа, измены, фокстрот и курорты.)
Болеслав Мушкатблат, компаньон Целины С., принял цианистый калий. Его дочь и сын были в лагере. Рута Мушкатблат решила выйти на арийскую сторону. Она совершила ошибку: день был солнечный, а она надела теплое осеннее пальто. Шмальцовник[115] привел ее в участок.
– Это будет стоить четыре тысячи, – сказал полицейский. – Подождем до часа дня.
Рута М. попросила сообщить Марии Островской – “панне Марыне”, воспитательнице детей.
Дома у Марии была тысяча злотых.
Было десять утра.
Она побежала к своей самой состоятельной клиентке, владелице молочной на Панской. Не застала – та не вернулась с курорта.
Мария вспомнила про врача, который учился вместе с доктором М. Он жил на Познанской – третий или четвертый дом по левой стороне, если идти от Иерусалимских аллей.
Он открыл ей дверь.
Она сказала:
– Пани Рута в участке на Крохмальной. Требуют четыре тысячи, у меня есть тысяча…
– Я не имею с евреями ничего общего! – крикнул бывший однокашник доктора и захлопнул дверь.
Она поехала в Анин[116], к знакомой, которой до войны шила бальные платья. Было около двенадцати. Мария сказала:
– У меня есть тысяча…
Знакомая дала золотое кольцо. Попросила заложить его в ломбарде, квитанцию сохранить и после войны кольцо выкупить.