Красавец харлей встретил нас чёрным матовым блеском и мягким светом фонаря, поймавшего мотоцикл в ловушку светового пятна. Кощей привычно прошёлся кончиками пальцев по эмблеме, погладил руль и, вновь чему-то улыбнувшись, сел на байк. Поправил перчатки без пальцев, поддёрнул рукава кожаной куртки и лукаво сощурился, поджидая меня. Я же чувствовала себя непривычно в просторном мужском свитере, поверх тонкой майки, простых джинсах и кедах.
Без куртки, которую он всегда натягивал на меня, без шлема и какой-то ещё защиты, садиться на мотоцикл почему-то было страшно.
— Ром…
— Садись, — покачав головой Кощей, обрывая любые мои возражения. И повернул ключ зажигания. — Поверь, так надо, Вареник.
Вздохнув, я только головой покачала, устраиваясь позади него и прижимаясь сильнее к широкой, надёжной спине. Утыкаясь носом с мягкую кожу, вдыхая аромат сигарет, капельки коньяка и немного бензина, смешавшегося с запахом дорого мужского одеколона. Мягкие, рычащие звуки мотора разорвали рассветную тишину двора. И прежде, чем я успела подумать о том, сколько народу мы могли перебудить таким образом, байк рванул с места, унося нас вдаль.
Это была не первая поездка и не последняя, как я втайне надеялась, где-то в глубине своей души. Но в этот раз всё было по-другому. Острее, от того, как дерзко и резко пробирался ветер сквозь ткань, обжигая кожу, оставляя расплавленные метки на теле. Дерзче, от осознания, насколько тонка грань между наслаждением свободой и скорость и безумным падением вниз. Интимнее, от понимания, как нелегко с кем-то разделять на двоих такое особое, недоступное большинству удовольствие. Горячее, от прикосновения к мягкой, выделано коже, от ровного, пряного тепла, распространяющегося от байкера по всему моему телу, пьяня и кружа голову.
И роднее. Словно ещё на одну преграду вдруг стало меньше, словно нет разделяющей нас одежды, нет ничего вокруг. Кроме убаюкивающего, мерного рычания двигателя, резких порывов ветра, ещё по ночному холодных и от того ещё более желанных. И нас двоих. Меня и чёртова, упрямого байкера-разгильдяя.
Байк уносил нас всё дальше, рядом мелькали дома, сонные улочки и редкие прохожие. Машины сигналили вслед, но Ромка даже не думал сбавлять скорость, двигаямсь в ему одному ведомом направлении. И я не стала спрашивать или гадать, закрывая глаза, слушая, как успокаивается собственное сердцебиение, как отпускает напряжение, сводившее с ума, как становится легче дышать. На самом деле легче дышать.
По щеке скатилась слеза. За ней ещё и ещё. Прячась за воротник одежды, холодя разгорячённую кожу, смывая накопившуюся усталость и напряжение. Оставляя после себя робкую, ещё не задушенную всем происходящим надежду. Бережно охраняемую и так нежно лелеемую неисправимым, невыносимым Кощеем…