Во главе протестантов стояла группа «баловней», любимцев цесаревича: капитан Николай Николаевич Пущин, умница, образованный, блестящий офицер, штабс-капитан Габбе, про которого шептали, что Константин ему приходится самым близким родственником «по крови»… Затем шли: Энгельгардт, поручик Вельепольский, бывший паж, богач, и другие, по развитию, по связям, по рождению стоящие выше остального рядового офицерства. Даже генералы из «выслуживших чин», люди худородные и малообразованные по большей части прислушивались к мнению этой кучки «избранников». Полковник Верпаховский, грубый, неразвитой человек, картежник, не стеснявшийся обыгрывать дочиста своих же товарищей, озлился за двух капитанов — соратников по зеленому полю. Он и раньше косился на «аристократиков», а теперь искал только случая, чем бы досадить кому-либо из них.
Этот случай представился.
Шло большое ученье. Рота Габбе, входящая в батальон Верпаховского, проделывала упражнения, как и другие роты.
Верпаховский особенно обращал внимание на эту роту, ястребом носясь кругом.
— На краул! — раздалась команда.
Звякнули ружья… Один солдатик роты Габбе из правофланговых сделал темп не враз с другими товарищами. Багровый от злости подскочил Верпаховский:
— Этта что, такой-сякой?!.. Как делаешь приемы? Где твой темп?.. Мне за вас отвечать, за мерзавцев?.. Не учат вас ничему ваши ротные, а я отвечай!.. Ах, ты…
Истощив брань, Верпаховский крикнул двум соседям омертвелого солдатика:
— Бей его тесаками! Будет знать вперед, сучий сын!..
Блеснули на солнце тяжелые тесаки, тупо прозвучал удар, вырвался полузаглушенный стон у солдатика:
— Уух…
Вторая гренадерская рота Пущина училась тут же, недалеко. Противник телесных наказаний, особенно таких жестоких, Пущин возмутился еще и за своего друга Габбе, которому косвенно нанес оскорбление Верпаховский.
Трепеща внутренней мелкой зыбью, бледный до синевы, но спокойный на вид выдвинулся немного вперед Пущин и, грозя кулаком по направлению Верпаховского, громко прокричал:
— Я тебя, сукина сына… я тебя, шута горохового, проучу… Я тебе, картежник, покажу, кто ты…
Все застыли.
Верпаховский побледнел. Будь он умнее, следовало бы сейчас промолчать, сделать вид, что ничего не расслышал. Но Верпаховский только того и ждал, словно нарочно вызвал эту вспышку. Дав шпоры коню, он поскакал ко взбешенному Пущину.
— Вы это к кому обращались, капитан?
— К вам, полковник!
— Кк… как?.. ко мне? — опешив от такой прямоты, мог только выдавить из горла Верпаховский. — Ну, хорошо… Я… Хорошо!.. Сейчас же доложу… донесу!..